Иван III - государь всея Руси (Книги первая, вторая, третья)

Великий князь перестал смеяться и сурово поглядел на монахов.

— Жаднущи вы, отцы святые, — сказал он, — с одного вола две шкуры драть хотите. Мало вам, что хлебом берете — и в поле стоячим и в житницах, баранами, гусями и курами, яйцами, сырами да маслом и рыбою всякой! Вы и оброк еще берете, помногу рублей серебро монастырское в рост даете. Куда вам денег столь?

Иван Васильевич помолчал и добавил:

— Поперек пути государству стаёте. Все токмо в свои руки взять хотите, а у государства есть и вольные слуги: ратные люди княжие и боярские и дети боярские. Не разумеете того, что татары еще ходят круг Руси, как волки круг стада. Побьют они нас, и храмы божии и святые обители на дым пустят. Митрополит Иона, богом от нас призванный, разумел сие…

За столом все замолчали. Государь медленно пил заморское вино, и было на душе его беспокойно. Не все было так просто, как сам он думал. Монахи переглянулись между собой, и это заметил Иван Васильевич и понял, что они будут обороняться.

— Государь, — заговорил тихо и покорно игумен, но глаза его хитро сверкнули, — прав ты в добром своем помысле. Токмо аз, грешный, скажу: вотчинники и набольшие — князи и бояре, и наимелкие — дети боярские, боле нас берут. Одни хлебом и прочим берут наполовину, а другую половину — сребром. Иные же берут токмо оброки со всех сирот и токмо деньгами…

— Истинно так, истинно, — дружно подхватили отцы духовные.

Иван Васильевич ничего не сказал, на это, только глаза его поочередно остановились на каждом из собеседников, сразу смутившихся и оробевших.

— О сем яз думать буду, — проговорил он глухо, — и содею потом, как надобно.

Резко поднялся он из-за стола и, перекрестившись, сказал:

— Пришлю вам своего зодчего Василия, Димитрия Ермолина сына, с нужным припасом, которого у вас нет. Дивно возобновил он по воле матери моей церковь, что заложена княгиней прадеда моего, князя Димитрия…

Всю дорогу от Николо-Угрешского монастыря до самой Москвы думал Иван Васильевич о разговоре, случайно возникшем за столом у игумна. Впервые так ясно почуял он, как много противоречий между людьми разных сословий. Это ошеломило его и лишило ясности мысли.

Близ самой Москвы увидел Иван Васильевич небольшое село подмосковное и, подозвав стремянного своего Саввушку, спросил:

— Чья сия вотчина?

— Бают, государь, Трофим Гаврилыча Леваша-Некрасова, из боярских детей…

— Гони во двор, извести, что князь великий едет к нему…

Ивану Васильевичу не терпелось самому увидеть, как мелкие вотчинники живут, каково у них сиротам и прочим черным людям.

Когда он подъехал ко двору, у ворот стоял уж дворский со всеми людьми дворовыми. Все были без шапок и земно кланялись.

— Кой из вас дворской? — спросил государь, нахмурив брови.

— Я, государь. Пров, сын Семенов…

— Где ж господин твой? Как его звать и как он смел не почтить государя своего?..

Оробев совсем, кинулся Пров Семенов на колени.

— Не гневись, государь, — заговорил он. — Господин наш, Трофим Гаврилыч Леваш-Некрасов, на рати казанской с конниками своими.

— Встаньте, — сказал Иван Васильевич.

Дворский и все слуги встали.

— Ну, сказывай, Пров, — продолжал государь, — какая у вас вотчина и как живете.

Дворский нерешительно оглянулся на прочих слуг, но, ободрившись, отвечал великому князю:

— Вотчина господина нашего не велика, государь. Сие село Никольцы, иде вот хоромы его и двор, да две деревеньки недалече отсель: Старая Глинна да Новая Глинна. Я же у господина моего слугами ведаю и поселением, что за двором его числим. Опричь того, и крестьянами ведаю в деревнях. Там есть у меня помощники — ключники и тивуны…

— Сколь всего четей-то[215] в вотчине? — перебил дворского Иван Васильевич.

— Всего, государь, двадцать восемь четей с половиной. Из них девятнадцать четей — за крестьянами, шесть — за слугами, а три чети — хозяйские…

— Кто пашни-то пашет?

— Свои люди, государь, господские…

— Оброк платят!..

— Всякое, государь, и работу иную деют, а боле оброк, ибо ныне без денег-то ништо купить не можно. Господин же наш, слуга твой, как с Казанью вот рать зачалась, воев нарядил. Без серебра-то и нарядить нельзя было бы…

— И серебро в рост даете?

— Добрые люди берут и рост платят, как и в твоих вотчинах, государь…

Иван Васильевич потемнел лицом и, махнув рукой, молча поехал вон со двора.

Невеселые думы он думал, вспоминая непрерывные тяжбы меж монастырями, вотчинниками и сиротами. Все ныне друг с другом грызутся на Руси.

— Как же с татарами биться и прочими ворогами? — шептал он беззвучно. — На кого более опереться можно?

Вечереть уж начинало, когда прибыл Иван Васильевич в хоромы свои и хотел было идти к матери, но встретил в сенцах дьяка Курицына. Обрадовался ему государь и воскликнул:

— Будь здрав, Федор Васильевич! Когда прибыл?

— Живи многи лета, государь, — ответил Курицын. — Вборзе прибыл яз после того, как отъехал ты в монастырь Угрешский…

— Иди скажи Данилушке, что яз у собя с тобой буду ужинать, в своей трапезной…

Сидя за ужином, Иван Васильевич, проголодавшись от прогулки, ел молча, слушая донесения дьяка.