Иван IV Грозный

Иван IV возжелал не только править страной и народом, но и отделиться от них, встать над ними, преобразиться в независимую силу, ничем не сдерживаемую и ничем не ограниченную в своих планах и действиях по отношению к подданным. Законодательного, правового ограничения ему и впрямь не существовало. Ни византийское, ни русское право его просто не предусматривало. А современные политологические представления о природе власти, социальная философия, навеянная духом эпохи Просвещения, в принципе непригодны для того, чтобы устраивать суд над государями старомосковскими и их временем[235]. Невозможно и бессмысленно применять Уголовный кодекс Российской Федерации, скажем, к местническому делу. Так же невозможно и бессмысленно требовать от грозненской эпохи соответствия каким-то невнятным «общечеловеческим ценностям», за которыми кроется рублефицированный либерализм. Для всех этических максим нашей интеллигенции, гуманистичной и вестернизированной, у XVI столетия один ответ: пороть, пока дурь не вылетит из головы. И этот ответ на «критику слева» адекватен. Никогда нравственные вкусы потомков не были милосердны к духовному укладу предков, но лучше ли стали потомки? Наше время, мутное от интеллектуальной эквилибристики униженных поколений, слабое и неплодоносное, должно бы склонить голову перед героической, кровавой и блистательной эпохой последних Рюриковичей. Бурное социальное творчество того времени, самоотверженная борьба с опасными врагами, невероятная витальность и в то же время духовная эпичность дадут сто очков вперед нашей невразумительной помойке… Совать в русское Средневековье какой-нибудь, прости Господи, розовый социализм, либеральную хельсинковщину или, скажем, тупо-бесчеловечную науку экономике — проявление пошлости и недоумия одновременно. Но это не значит, что Московское государство в зените существования своего не знало высшего смысла и высшей правды, подчиняться которым должны были в равной степени и царь Иван Васильевич, и какой-нибудь гарнизонный пушкарь из Шацка. А смысл этот и эта правда таковы: государь — всего лишь первый из христиан, равных перед Богом. Истинный царь — Царь Небесный, и все жители православной державы ходят под рукой Его, смиренно подчиняясь Его воле, чтят Его заповеди, и хлеб насущный принимают из Его невидимых рук. Над царем, таким образом, стоит суд Бога, точно так же, как и над каждым из его подданных[236]. И подданные вправе заниматься «критикой справа», т.е. ставить вопросы: относится ли к ним государь, как к членам огромной христианской общины, иными словами, как к членам колоссальной семьи? Он имеет право на строгость точно так же, как и всякий отец семейства, но и заботиться о семействе точно так же обязан — как о родне. Чтит ли он заповеди? Добрый он христианин или же отступник? Еще византийская традиция позволяла отказать государю в повиновении, если он покушается на основы веры… Если государь отступничает, если он — «ложный государь», стоит ли ему подчиняться и как тогда упромыслить свою жизнь? Жизнь своей семьи? Жизнь города? Жизнь страны? Порой ответы на эти вопросы инициировали ужасающий бунт. А в Смутное время ответом на них стала титаническая борьба и социальная катастрофа.

* * *

Каким же христианином был царь Иван Васильевич? И каким он был православным государем? Пришло время подвести итоги.