Иван Iv и бабочка (СИ)

  Что там запоминать, пара строчек всего. Вот только с какой стати переодеваться в десять-то часов утра? Но скинул джинсы, напялил белоснежный балахон синтепоном наружу. Внутри оказались ремни, к которым сзади крепились крылья. Тоже примитив - пластик вроде полиэтилена с серебряными блёстками. Оставалось только ещё раз пожать плечами - хотят синтепонового архангела, ну и ладно.

  Уже в лаборатории получил лазерный меч-рукоятку, судя по разноцветности, купленную в игрушечном магазине. Однако Саша предупредил:

  - На людей не направляй, испепелишь. Становись вон туда, - физик показал на окружённую приборами подставку, около которой возились незнакомые сотрудники. Ситуация прояснилась: не корпоратив, а съёмки ролика.

  Подставка оказалась каким-то навороченным симулятором. Лаборатория вокруг расплылась, вместо неё медленно проступила виденная в одной из записей лестница. Только на этот раз изображение выглядело гораздо плотнее, не такое прозрачное, как раньше. В придачу, пробрал холод, зима, наверное. Подумалось - зря архангелы не в тулупах перед иконописцами позировали, по погоде было бы.

  Показывали действительно зиму - и публика одета потеплее, и снег местами на крышах. Земля же, улица, многими ногами превращена в коричневое влажное месиво. Оттепель?

  Под тем же троном на каменной лестнице лежал огромный ковёр, имелся ли он в первой записи Вадим не запомнил. Вряд ли, очень уж заметно, как в этот раз стражникам неудобно - стоять надо подле царя, а на ковёр ступить ни-ни. Вот и мнутся у самых краёв, кособочатся от рвения, пусть на вершок, а поближе к трону зависнуть.

  Ракурс давался немного сверху, углом, и, если царская физиономия под раззолоченным головным убором различалась детально, то публика, хоть и стояла на ногах, демонстрировала только затылки; шапки, понятно, скинуты. Царь сидел тот же, один, как и в прошлый раз без семейства, а вот зрителей собралось побольше, толпа. Неровный строй солдат с топорами-бердышами отделял народ от государя, шеренги пожиже сторожили приближённых. Перед царём докладчик, министр, наверное, или дьяк, если по-старинному. Объясняет, тычет пальцем в зрительный зал.

  Вадим обратил внимание на связанных людей - десятка полтора - стоявших впереди, на авансцене. Демократично так расставлены, вперемешку и богато одетые, и в рванье, верёвка уравнивает, надо понимать. Впрочем, верёвкой дело обойтись не обещало, всмотревшись в детали, Вадим разглядел оборудование посерьёзнее. Какие-то верстаки с тисками - сразу дошло, что предназначены они для представленных на суд царский. И приговор, наверное, давно вынесен в кулуарах, а здесь - спектакль в спектакле, толпе на потребу.

  Появился звук, чёткий разборчивый, ещё бы язык понимать, не слово через пять. Царь показал на одного из обвиняемых, назвал его Еропкой, произнёс непонятную фразу. Удалось разобрать только про татя и про живот, "живот" - это жизнь на старом языке, "тать" - он во всех спектаклях тать. Проскочило слово "ендова", знакомое, вроде, а вот что значит непонятно. Еропку схватили под руки, перевернули вверх ногами, и начали макать в бадью с грязной водой. Рядом крутился начальник с целой коллекцией причиндалов у пояса, помимо сабли и нескольких ножей, там болтались метла и свежая голова небольшой собачки. Опричник, ясно, а вот суетится зачем непонятно. Может из удовольствия - зубы скалит радостно, что та дохлая собачонка.

  Подумалось - точно, как в классических фильмах про мафию. В училище Вадим реферат делал по тем съёмкам, по истории искусств, запомнил хорошо. Мафиозный царь у нас был, а прозвали Грозным, фамилия Рюрикович. Почему не Карлеоне? Очень подошло бы при той-то организации работы.

  Нет, не как в фильмах, здесь вся сцена разваливалась на куски. По замыслу любого режиссёра, или пусть даже царя, должны статисты подчёркивать напряжённость. Хотя бы смотреть на действо с ужасом, или, скажем, со злобной радостью. А тут пялятся кто куда. Имелись, конечно, и упивавшиеся, открыв рот, чужим мученьем, и старавшиеся отвести взгляд в сторонку. Но большинству было всё равно - ну согнали в массовку, так отстоять и восвояси. Каждый участвовал сам за себя, не было общего вектора, поддерживающего или противостоящего главному действующему лицу, царю. Царь. Он-то смотрел на казнь заворожено, увлечённо, будто ребёнок, не способный оторваться от давно знакомого, но такого любимого мультфильма. Диссонировал царь с массовкой, не мог своим энтузиазмом, болезненным интересном, собрать сцену. Главным действующим лицом оставался, а вот главным героем никак.

  Но Вадиму хватило и действия, и царя. Пробрало, несмотря на всё сценическое безобразие. Не может нормальный человек, не больной на голову, пусть даже и артист, смотреть как, на потеху шизофренику, медленно и неуклюже топят какого-то Еропку. Здесь не фильм ужасов, где кровищи и кишок так много, что подсознание шепчет детское "это понарошку". Здесь документалистика, скрытая съёмка.