Наконец показалась толпа татар во главе с неким Черкасом. Татары подбежали к Александру, схватили его за руки, сорвали с него одежду. Нагой, со связанными руками он был поставлен перед ханским вельможей Товлубеем. Восседавший на коне Товлубей приказал своим подручным: «Убейте их!» Оба князя были тут же зарезаны ножами. Бросив тела на землю, палачи отрубили им головы.
При виде кровавой расправы приближенные и слуги князя в ужасе разбежались. Обезглавленные тела Александра и Федора долго лежали в пыли, собирая ворон и бродячих собак. Наконец хан разрешил подобрать их и, положив в гробы, отправить на Русь.
Мертвые уже не были опасны для Орды. Воздавать им последние почести не возбранялось. Во Владимире печальную процессию встретил митрополит Феогност. Вместе с собором местного духовенства он отслужил панихиду по погибшим. Затем тела князей через Юрьев-Польской повезли на Переяславль. Там им отдали последние почести ростовский епископ Гавриил и тверской владыка Феодор. Здесь же были и братья Александра Константин и Василий Михайловичи.
Из Переяславля похоронная процессия направилась в Тверь. Горожане встретили ее на подъезде, возле Михайловского монастыря. Они взяли из повозки гробы с телами отца и сына «и на главах несоша в град к святому Спасу» (23, 51).
Рассказ тверского летописца о гибели Александра Тверского и его сына Федора, о возвращении их останков через всю Северо-Восточную Русь обратно в Тверь, несмотря на свой лаконизм, зримо передает то глубокое потрясение, которое испытали свидетели и современники этой трагедии. Такого еще не бывало в северорусских княжеских семьях: сразу три поколения (дед, отец и сын) стали жертвами ханских палачей. Многие вспоминали о том, что и Ярослав Ярославич (прадед) умер на пути из Орды, а Ярослав Всеволодович (прапрадед) был отравлен татарами. Невольно возникала мысль о проклятье, тяготевшем над этой линией потомков Всеволода Большое Гнездо...
Гибель Александра Тверского и его сына легла мрачной тенью на историческую репутацию московских князей. Очевидно, что Калита приложил немало стараний, чтобы избавиться от опасного соперника руками ханских палачей. Однако не следует механически переносить в прошлое современную систему моральных оценок. Казнь тверских князей воспринималась людьми той эпохи прежде всего как Божий суд. Описывая их гибель, летописец содрогается не столько от самого зрелища крови и убийства, сколько от трепета перед грозным явлением Провидения. Хан Узбек – новый царь Навуходоносор. Он есть орудие Божьего промысла. Поэтому обвинять лично его в жестокости и прочих пороках – бессмысленно и нелепо. К тому же жестокая казнь есть такой же необходимый атрибут верховной власти, как и милосердие.
Средневековая концепция царской власти, которой руководствовались летописцы, четко изложена в библейской Книге Даниила. Пророк возвещает вавилонскому царю Валтасару: «Царь! Всевышний Бог даровал отцу твоему Навуходоносору царство, величие, честь и славу. Пред величием, которое он дал ему, все народы, племена и языки трепетали и страшились его: кого хотел, он убивал, и кого хотел, оставлял в живых; кого хотел, возвышал, и кого хотел, унижал. Но когда сердце его надмилось и дух его ожесточился до дерзости, он был свержен с царского престола своего» (Даниил, 5, 18 – 20). Итак, царю позволено все, кроме одного: дерзости перед Богом. В его деяниях можно видеть исполнение высшей воли.
Только в этой провиденциальной системе представлений о судьбе и власти объяснима поразительная «бесчувственность» древнерусского летописца. Завершив рассказ о гибели Александра Тверского и его сына Федора жуткой подробностью: «и разоимани быша со ставом» (то есть патачи разрубили тела убитых князей по суставам, как разделывают животных), летописец в следующей фразе радуется благополучию тех, кто с точки зрения реальной истории был причастен к гибели тверичей. «А князя Семена и братию его с любовию на Русь отпустиша и приидоша из Орды на Русь пожалованы Богом и царем» (23, 51).
Как восприняли в Москве расправу хана с тверскими князьями? Конечно, сама жуткая сцена казни на всю жизнь осталась в памяти сыновей Калиты, находившихся тогда при ханском дворе. Они либо видели казнь своими глазами, либо слышали о ней подробные рассказы очевидцев. Однако трудно поверить некоторым современным романистам, рисующим дело так, будто Калита и его сыновья чувствовали себя убийцами тверских сородичей, стонали под тяжестью смертного греха, каялись ночи напролет в дворцовой молельне.
Едва ли это было так. Напротив, осенью 1339 года в Москве торжествовали победу и благодарили Бога за такой исход дела. Одна из летописей сообщает, что сыновья Калиты вернулись из Орды «с великою радостию и веселием» (22, 211). Конечно, они радовались не самой гибели Александра (ибо сказано: «Не радуйся смерти человека, хотя бы он был самым враждебным тебе: помни, что все мы умрем» (Сирах, 8, 8), а тому политическому облегчению, которое наступило в Северо-Восточной Руси с уходом этого неугомонного бойца.