Иван Калита

— У тебя, мил человек, видать, с головою не все ладно, — с сожалением посмотрел на него сторож, по-видимому, ничуть не задетый резкостью тона приезжего: по долгу службы он привык иметь дело с разным народом, а потому никогда не удивлялся и не обижался. — Моя же, слава богу, пока в порядке, и я вовсе не хочу ее из-за тебя лишиться. Так что приходи-ка ты днем, коли у тебя и впрямь дело к князю, а уж допустят ли тебя перед его ясны очи али нет, тут уж я сказать не могу.

С этими словами воротник хотел захлопнуть окошко, но приезжий быстрым и сильным движением просунутых сквозь решетку пальцев остановил его.

— Клянусь, что ежели ты, сукин сын, сей же час не доложишь Димитрию Михайлычу, что к нему человек по делу, добро ему знаемому, твоя пустая голова еще до полудня будет красоваться на колу! — прошипел он, наклонившись к окошку и сверля сторожа яростным взглядом.

Воротник заколебался. Уверенный и повелительный тон собеседника убедил его, что перед ним человек знатный, которого, возможно, действительно привело к князю важное дело; с другой стороны, ему было боязно прерывать сон вспыльчивого и скорого на расправу Дмитрия. Наконец, рассудив, что в случае чего вина падет на настырного посетителя, сторож решил удовлетворить его просьбу.

— Обожди, — неохотно буркнул он и закрыл окошко. Несколько минут приезжий в явном нетерпении прохаживался вдоль ограды, то поддевая ногой камешек, то со вздохом прислушиваясь к унылой перекличке часовых на стенах. Наконец раздался придавленный стон отодвигаемого засова, и воротник, как по волшебству преобразившийся в приветливого, до подобострастности предупредительного слугу, растворил ворота, за которыми приезжего ожидал заспанный, взъерошенный стольник со свечой в руке, проводивший его в княжеские хоромы. Осторожно, стараясь не споткнуться в темноте на бесчисленных ступенях, человек проследовал за стольником по слабо освещенным дрожавшими в настенных рожках огнями факелов лестницам и переходам в личные покои князя.

Дмитрий, в запахнутой наспех домашней свите, из под которой торчал белый ворот ночной сорочки, сидел в кресле перед столом, на котором горела одна-единственная свеча, отблеск которой придавал его темным «звериным» очам еще более пугающий, по-настоящему зловещий вид. Но приветливая улыбка, которой хозяин ответил на низкий поклон гостя, тут же развеяла гнетущее впечатление, возникшее у вошедшего в первое мгновение, когда он увидел князя.

— Скоро же ты обернулся, Воиславе! — сказал Дмитрий, указывая вошедшему на кресло по другую сторону стола. — Ранее Троицы я тебя, признаться, и не ждал.

— Было бы еще скорее, кабы меня полчаса у твоих ворот не промурыжили, — улыбнулся Воислав, непринужденно располагаясь в кресле. — Думал уже, что придется мне назвать себя, вопреки твоему веленью.

— Ты правильно сделал, что сберег тайну, Воиславе, — серьезно ответил Дмитрий. — Даже в моих хоромах отираются Юрьевы соглядатаи — о том мне доподлинно известно... Так что ты мне привез — надежду либо... — Голос князя осекся, и он с тревожным ожиданием поглядел на собеседника.

— Надежду, княже, надежду! — воскликнул, улыбаясь, Воислав. — Аче желаешь сесть на великий стол, теперь действовать самое время. Цесарь Азбяк Юрием вельми недоволен: и дани-де летось тот собрал меньше, чем всегда собиралось, и мира на Руси как не было, так и нет: не успел Юрий вокняжиться, тут же на Рязань войной пошел; а татарской казне от того опять один убыток Да и смерть сестры простить ему не может. Так что Азбяк и сам подумывает о том, чтобы воротить великое княженье обратно в твой род. Но, конечно, раскошелиться тебе придется крепко.

— Ну, казна моя, благодарение богу, не пуста стоит, — усмехнулся Дмитрий. — Да будет ли от нее прок ведь проклятый Кавгадый, поди, не успокоится.

— О, о сем не тревожься! — оживился Воислав. — Нету боле твоего ворога: казнил его Азбяк лютой смертью.

— Вот уж воистину добрая весть! — воскликнул Дмитрий и, обернувшись к мерцавшему из темноты киоту, перекрестился.

Князь еще какое-то время говорил с Воиславом о сарайских делах, о том, кто сейчас в силе при ханском дворе и к кому из вельмож тверскому князю стоит обратиться за поддержкой, а от кого лучше держаться подальше. Узнав все, что ему было нужно, Дмитрий ласково отпустил боярина, подарив ему за службу золотой перстень с собственного пальца. Оставшись один, князь не торопился возвращаться в свою опочивальню. Он в раздумье глядел на дрожащее пламя свечи, похожее на крошечный трепещущий по ветру парус, затем поднялся и стал мерить горницу широкими размашистыми шагами. Внезапно, точно не в силах побороть искушение, Дмитрий схватил со стола подсвечник и стремительно вышел из горницы, чувствуя неодолимую потребность поделиться с кем-нибудь противоречивыми мыслями, с бешеной скоростью проносившимися сейчас в его голове.