Иван Калита

- Расчистить!

Передние воины спешились, прикрываясь щитами, приблизились к завалу, но едва потащили первое бревно, как из-за деревьев в толпу ударили самострелы. Три ордынца свалились замертво. Одному стрела вонзилась в ногу. Он взвыл от боли. Сагир огрел его нагайкой, брызгая слюной, закричал:

- Умолкни, шайтан!

Ордынец затих.

- Урусских самострелов не видите, шайтаны! - Сагир-хан заработал нагайкой направо и налево. - Расчистить!

Ордынцы жались, пугливо шарили по сторонам глазами. Но лес глухо шумел и ничего не показывал. Вокруг деревья и кустарники, кустарники и деревья стоят сплошным заслоном.

Несколько воинов снова подступили к завалу, осторожно растащили, открыли дорогу. Бросив убитых тут же, отряд двинулся дальше. Версты две ехали спокойно, как вдруг где-то впереди застучал топор, затрещало сваленное дерево.

- Урусы снова закрывают путь! - закричал Сагир. - Поймать их! Урагш![45]

Несколько воинов, пригнувшись к косматым гривам, поскакали вперёд. Сухие ветки рвали одежду, грозили сбросить с седел.

Удары топора всё отчётливей. Лошадь десятника споткнулась, и сам он, перелетев через голову коня, ударился о дорогу. Вот споткнулась другая лошадь, третья… Другие придержали коней. Десятник с трудом встал, поднял коню копыто, выругался. Подскакал Сагир-хан, спросил зло:

- Почему не догнали урусов?

Десятник выпрямился, подал ему небольшой металлический шарик, весь унизанный острыми длинными шипами.

- Это что?

- Урусы называют это ёжиком, они бросают их на дороге, чтобы покалечить наших лошадей! Теперь мой конь не может идти.

- Урагш! - скомандовал отряду Сагир-хан.

Десятник и два других ордынца, ведя на поводу захромавших лошадей, сначала поспевали за верховыми, потом начали отставать… Тут-то и налетели на них Петрухины молодцы, мигом прикончили - и в чащобу. И снова пробирается Петруха с ватагой в стороне от дороги.

А Левша с Серёгой и Васяткой шли тем временем впереди ордынского отряда, сыпали ежей, рубили завалы, ставили самострелы. Страх овладел ордынцами. Где враг и где эти урусы? Они невидимы, а отряд тает на глазах…

Гаврила идёт рядом с Петрухой, раздирает руками колючие ветки, уговаривает:

- Давай нападём на Сагира, уйдёт ещё…

Петруха посмеивается.

- Куда ему уйти, что вперёд, что взад нет пути. А ты погоди. Вот скоро у Сагирки совсем никого не останется, мы его живым помаем.

Сагир-хан метался зверем. Уйти нельзя, кони наскакивают на ежей. Ехать надо не торопясь, приглядываясь к дороге. Пока расчищают завалы, одного-трёх воинов убивают русские самострелы. Напасть бы на урусов, да попробуй разыщи их в лесу, где каждый куст уруса прячет…

Приближалась ночь. Дрожь пробирала хана. Он знал, что теперь засветло из лесу не выбраться. У него осталось не больше десятка воинов. Только бы выбраться, ускакать… А потом вернуться сюда с воинами, выгнать из Москвы урусов, пусть рубят эти страшные леса, жгут и сами горят в огне.

Дорогу опять перекрыла засека, засвистели стрелы. Ордынцы закрылись щитами, ударили наугад ответно. Из-за сосен навалились на них бородатые, страшные во гневе мужики, заработали шестопёрами и рогатинами.

Сагир-хан выхватил саблю, занёс над чернобородым мужиком. Тот закричал:

- Вот когда я до тебя добрался, Сагирка! - и выставил рогатину.

Конь взвился на дыбы, сабля, не задев мужика, описала полукруг. Сагир снова замахнулся, но Гаврила опередил его. Острие рогатины, пробив кольчугу, вонзилось в грудь.

Одноглазый баскак Сагир-хан так и не вернулся в Орду.

Глава 4

С КНЯЗЕМ В ОРДУ. В НЕВОЛЕ.

ТАК ПОВЕЛЕЛ ХАН УЗБЕК.

Тёмная южная ночь. В степи пахнет чабрецом и полынью, звонко стрекочут кузнечики, с хрустом пощипывают траву стреноженные кони. Положив под голову седло, Данилка разбросался на шелковистом ковыле, дремлет. От земли тянет свежей прохладой, густым травяным настоем, и ему, Данилке, приятно.

Уже два месяца, как он дружинник московского князя. Рад этому Данилка, большой почёт княжескому воину. Вот ныне едет он в охранной дружине с Иваном Даниловичем в Орду.

Калите пришлась по душе Данилкина сила, приблизил он к себе парня, доверил везти княжеский стяг. Данилка доволен. Едет он позади князя, а над его головой на древке стяг раскачивается. Иногда Данилка поднимет голову, взглянет На червлёное поле и белого вышитого коня, и сердце распирает радость.

А ещё заметил он, как при виде московского стяга теплеет у людей взгляд. И думал Данилка, что неспроста это. Вот и его приютила Москва, нашла место…

Данилке почудился топот копыт. Он открыл глаза, приподнялся. Темнеет княжеский шатёр, словно изваяния застыли рядом с ним два воина. Тускло блестят их доспехи. Тёплый воздух волнами набежал на Данилку, обмыл лицо. Проехал конный дозор, и всё стихло. Данилка снова положил голову на седло, повернулся на бок, заснул…

На рассвете, в ожидании солнца, степь ненадолго смолкает… Но вот забелело небо, заалел восток. Радостно вскрикнула пробудившаяся перепёлка, вспорхнул и затрепетал в воздухе маленький жаворонок, и над степью полилась его звонкая песня.