Иван Калита

Плещеев отстранился от тысяцкого, ждал, что ответит Константин. Тот сказал:

- Не о литвинах и не о рыцарях я проведал. Не о них речь поведу, а о брате моем Александре. Слух имею, что из Литвы он во Псков воротился.

Калита перебил его:

- То уже ведаю. А ещё ведаю, что был с ним Наримант. И тот Наримант в Новгород ездил, а бояре новгородские карельской землицей его жаловали. За то с них спрос будет особый. И хотел тот литовский князёк новгородским князем стать, инда по-иному вышло. Люд новгородский от ворот поворот ему указал… Так чего же ты, князь Константин, желаешь?

- Защиты, великий князь, от Александра. Пошлём рать на него.

- Дурное мыслишь, князь Константин Михайлыч. Князь Александр брат те единоутробный, - с укоризной проговорил Калита, - а ты противу него подбиваешь.

- Так ныне он во Пскове, а завтра Тверского княжества захочет. И тя он, великий князь, братом старшим не признает. Враг он те!

Калита обратился к боярам:

- Как мыслите, бояре?

Те ответили вразнобой:

- Послать воеводу противу Александра!

- Проучить псковичей, чтобы неповадно было!

- Пусть княжит!

- Чего сам надумаешь, Иван Данилович, тако и пусть!

Калита перебил всех, сказал:

- Я мыслю так, пусть сидит Александр на княжении во Пскове, а коли Твери захочет, так тогда иной будет сказ.

Он встал, давая понять, что разговор окончен. Бояре с шумом покидали гридню. Ушёл и тверской князь. Плещеев задержался и, дождавшись, когда они остались с Калитой вдвоём, спросил:

- Что так приговорил? Может, лучше снова прогнать Александра в Литву?

Калита вздохнул:

- Нет! Александра ныне тронуть - значит на Литву ратью идти. Воевать же нам время не пришло. Будут ещё у Руси битвы с ворогами, и нам надобно для того силу копить. А в том, что Александр во Пскове, беды великой нет, только бы Новгород сдержать… У Константина ныне одна забота, как бы Александра в Тверь не пустить и самому в Твери княжить. А посему к Москве он вяжется. Об Александре же речь пойдёт, когда он из Пскова выйдет. А о том, чтобы на тверской стол сызнова сесть, он спит и видит.

Немного помолчав, добавил:

- В Новгород сам поеду. А вперёд себя гонца пошлю с наказом к посаднику. Вели кликнуть десятника Данилку, пусть сегодня же скачет.

Плещеев ушёл, и вскоре в гридне появился Данилка. Калита прищурился:

- Вот что, Данило. Поутру бери свой десяток и скачи в Новгород к посаднику Добрынскому. Передай ему изустно мой наказ. Запоминай:…Александр Михайлыч возвернулся из Литвы и сел князем во Пскове. А посему пусть доглядывает за боярами в оба. Коли заметит, что кто из них на сторону Александра клониться начнёт и люд на то подбивать, мне о том весть даст… А тем боярам скажет, что у Москвы, коли потребно будет, полков не токмо на Александра, но и на всех ослушников великого князя станет… А люду новгородскому пусть посадник скажет, что-де великий князь вскоре самолично в Новгород прибудет, поклониться Святой Софии и храбрым новгородцам…

* * *

Зиму прожил Гаврила в Москве. Дни летели незаметно. Первое время Гаврила сам себе не верил, что отыскалась Василиска, пробудится в полночь и думает: «А не сон ли это?»

Иногда он подолгу любовался дочкой. До чего же похожа она на мать! Вот и та была такая же статная, синеглазая, с такой же тугой косой и белым лицом. Вот разве что походка иная. Мать была быстрая в движениях, а Василиска спокойная, и походка у неё плавная.

И Данилка ей под стать, пригож да хорош. Всем выдал: что силой, что смекалкой и разумом не обижен. Молод, а уже десятник большого полка и на примете у князя.

Отдохнул, поправился Гаврила, лицо округлилось, и бороду в порядок привёл. Будто годов двадцать скинул. Совсем не стало прежнего Гаврилы-лесовика.

Однажды шёл Гаврила по калачному ряду. По ту и другую сторону бойкие торговки выстроились. Перед ними плетёные корзины с хлебами и калачами. Вот на тесовой полке розовощёкая баба разложила пряники, орёт:

- Пряники аржаные на мёду, налетай!

Меж рядами, расталкивая встречных, протискивалась другая торговка. На шее у неё длинная низка бубликов. Гаврила посторонился и тут, издалека, в спину увидел её, Меланью! Сердце от радости заколотилось. Бросился догонять. Какой-то озорной парень крикнул:

- Дядя, лапти придержи, растеряешь!

Народ не знает, что у Гаврилы на душе, хохочет.

Забежал Гаврила молодке наперёд, заглянул в лицо - и сник. Не она!

День за днём незаметно миновала зима с вьюгами и снежными заносами, оттрещала морозами. Весна наступила ранняя, тёплая. Весело зацвели подснежники. Над Москвой повис густой запах хвои. Набухли клейкие берёзовые почки, вот-вот распустятся. Река от последнего льда очистилась, запаровала земля.

Как-то в полночь пробудился Гаврила. Сквозь слюдяное оконце тускло светила луна. В доме тишина.

Гаврила вышел во двор. По улице проехал конный дозор. Лениво забрехала собака. Из-за Москвы-реки с Великого луга в лицо пахнуло тёплым воздухом, перемешанным с земляным настоем.

- Зажился я здесь, пора и домой. Сеять время.

Гаврила вздохнул, почесал пятерней затылок.

Весь остаток ночи Гаврила не сомкнул глаз, а когда взошло солнце, он был далеко от Москвы.