Иван, младший сын

– Объясни мне, что с мальчиком? Почему он весь день меня избегает и не отвечает на звонки? Что с ним случилось? Как…

– Настя, у Ивана все в порядке. Он был занят весь день. И, хочу напомнить, он взрослый мужчина и не обязан отчитываться перед тобой за свои действия, – он еле сдерживался.

– И все-таки объясни мне…

– Настя, я устал и хочу есть. Не будем ссориться.

– Значит, ты мне не объяснишь, почему Иван собирается…

– Настя, остановись. Вот все, что тебе нужно знать: Его Высочество через два дня уезжает на Север по важному государственному делу.

– Какому?

«Разговор не задался. Попробую по-другому», – Симеон придвинулся, обнял жену. Казалось, она одеревенела. Такого не случалось за все годы брака. Даже в самом начале, когда его Настенька боялась близости, она не была так зажата. Жена, как кукла, неподвижно глядела в огонь и не реагировала на слова и ласки. Ему казалось, что в знакомом теле любимой хозяйничала чужая сущность.

Огонь в камине причудливо освещал комнату, на Симеона накатывали волны жара. Жена была холодной и бледной, как сама Мара. Его лицо горело, а обнимающие Анастасию руки стыли, как на трескучем морозе.

– Девочка моя, я тебя согрею. Держись! – он пытался защитить жену своим теплом.

По телу его Настеньки периодически пробегали волны то ли дрожи, то ли судорог. Он забыл о больной ноге и давлении, схватил ее на руки и понес в спальню. Жена по-прежнему была худенькой и легкой, как пушинка.

Он кричал:

– Дежурного лекаря быстро в спальню! Царице плохо!

Когда медики вошли, Анастасия уже приходила в себя. Мара на время оставила свою игрушку.

– Сёмушка, что случилось? Почему мы в спальне? Что здесь делают врачи? – слабым голосом интересовалась царица.

Муж крепко держал ее за руку. «Слава богу, она вернулась. Она жива. Что бы я делал, если…» – он оборвал мысль. Об этом лучше не думать.

– Теперь все хорошо. У тебя был обморок. Не вставай.

– Я себя прекрасно чувствую, любимый, – ее закрытые глаза, бледные щеки и ледяная рука противоречили словам.

Легким движением он отпустил врача.

– Лежи, отдыхай. Сейчас тебе помогут снять платье. Не буду беспокоить и сегодня лягу в другой спальне.

– Нет, Сёмушка, не уходи. Мне спокойнее, когда ты рядом. Пожалуйста, все же объясни, что случилось.

– Мы разговаривали перед камином, готовились ужинать, и ты внезапно потеряла сознание. Когда ты сегодня ела?

Анастасия наморщила лоб, пытаясь вспомнить, потом недоуменно сказала:

– Не получается. Может, утром.

Она пристально смотрела на мужа:

– Что происходит, Сёмушка? Я не помню, что весь день делала!

– Ты устала, родная. Отдыхай. Сейчас тебе принесут ужин.

– Спасибо, но нет. Не хочу спать на крошках. Пойдем к камину. Тебе нравится ужинать перед огнем, я знаю.

– Девочка, ты еще слаба. Может, полежишь?

– Радость моя, я прекрасно себя чувствую, – своим обычным голосом сказала Анастасия. – Кстати, а как я сюда попала?

– Принес.

– Кто? Ты? Сёмушка, тебе нельзя таскать тяжести! У тебя нога болит! Давление! Зачем ты это сделал? И где твоя трость?

Настенька волновалась за него, и Симеону это нравилось. Чуть позже, когда они ужинали перед камином, разговор вновь свернул на Ивана.

– Любимый, я не могу вспомнить почему, но меня беспокоит Ванечка. Что с ним случилось?

Анастасия не лукавила. Она действительно ничего не помнила. Известие о скором отъезде младшего сына она приняла спокойно и сказала единственную фразу:

– Значит, такая у нас судьба.

***

Ивану снился кошмар. Он рос, пока голова не поднялась до верхушек деревьев. Лицо превратилось в уродливую медвежью морду. Тело обросло светлой шерстью. Он опустился на четыре лапы, и перед лицом, нет, мордой оказалась незнакомка.

Зеленоглазка не убегала. Она тянулась к морде руками, и Иван покорно опускал ее вниз. Девушка гладила его заросшее шерстью лицо. Внезапно прорезались звуки. Красавица говорила: «Иван, иди ко мне. Я тебя жду. Скорей двигайся к Калинову Мосту». В ушах гулко отдавалось «И-ван, И-ван».

Потом зеленоглазка медленно проваливалась под лед и уходила на дно. Он ревел в ярости, медвежьи когти царапали прозрачную воду в опасной близости от любимого лица. Любимого? Потом человеческими руками он пытался ухватить гигантскую склизкую жабу. Та вырывалась и выскальзывала. Человек рычал медведем, медведь кричал человеком. Накатывала темнота, и сон повторялся с начала.

В Лесу Василисе грезилось, как она плакала и глядела на отчаявшееся лицо любимого над водой. Любимого? Один сон на двоих – явление редкое. Во сне себя не обманешь. Она просыпалась, вскакивала и снова проваливалась в дрему, видения повторялись. И так без конца до самого восхода.