Иван Мошкин, атаман Каторжной. Вода, огонь и Медные трубы

Но вот, встретили казачий разъезд, с десяток станичников с пиками и саблями подъехали поближе, проверяя, кто же идет по глухой дороге.

– А, Степан! Давно тебя ждём! Проводим! – сказал один из казаков, узнав старшего из каравана.

– И тебе привет, Демьян Зиновьевич! Как обещал воевода, с зерном и мукой идём!

– А крупа есть?

– И крупа имеется! И соль везём! Всё теперь есть.

– Ну и слава богу! А то на рыбе уж только сидим!

Вскоре, будто с неба упал острожек, защищённый высоченным валом и глубоким и широким рвом. Иван с любопытством смотрел на место своей новой службы. Вал был основательный, в три человеческих роста, хотя и поросшей короткой часто скашиваемой травой, правда, только выбивавшейся из земли. Над плотно сбитой землей стояли невысокие деревянные стены, срубы, сложенные из громадных бревен. Над стеной был и сделан приличный навес от дождя. Стояла и наблюдательная высокая башенка, что бы дозорные всё издалека видели.

Мост на цепях через ров был опущен, и здесь стояли четверо стрельцов с пищалями. Увидев телеги и казаков, более осанистый из них окликнул Степана.

– Здрав будь. Хорошо вовремя пришли, а то крымцы озоруют. Опять перестрелка была. Заезжайте, не мешкайте, – и он выразительно помахал рукой.

Скрипящие телеги потянулись по мосту. Но то ли возчик был неопытный, то ли лошадь испугалась, но колесо последней повозки попало на самый край крепко сбитых досок, и ударилось деревянной осью. Повозка стала свалится вбок, опасно накренясь ко рву. Лошадь дико ржала, присев на задние ноги, Мошкин не задумываясь, спрыгнул с седла, схватил лежавшую рядом оглоблю, и как рычагом поддел телегу. Он закричал, мышцы рук и спины словно рвались наружу, но телега стала выпрямляется. К стрельцу подбежали два казака, и втроём смогли спасти телегу и драгоценный груз. Колесо опять встало на мост, телега осела, но теперь было всё хорошо. Иван выдохнул, убирая руки с ваги, казаки похлопали нового товарища по плечу.

– Здоров ты, брат, – удивился Степан Трофимович, – и сам цел. Ты осторожней, а то надорвёшься, дело такое. Пошли, мешки с телеги снимем.

Уже на руках перенесли с телеги зерно и муку прямо в лабаз. Груз принял старшой. Кто ж воеводой назовёт главного в малом острожке? И не крепость ведь. Тем временем возчики заносили мешки с телег. Склад был добрый, с поддонами на деревянном полу, чтобы хлеб не отсырел. А так хорошо было всё сделано- и сухо, и накрепко.

– Зиновий Дмитриевич? – спросил Мошкин старшого в стрелецкой одежде.

– Точно. Зиновий Дмитриевич Хворостов, старшина. А ты, верно, Мошкин Иван? Знаю я твоего батюшку, Семёна Петровича.

– Для вас и грамотка от Тихона Ильича Трубчева, головы нашего приказа, – и юноша протянул послание.

Зиновий почесал бороду, сломал печать и быстро прочёл написанное, посматривая иногда для порядка на молодого стрельца, и, наконец, спрятал бумагу за пояс.

– Понятно, Иван. Силы, я смотрю, ты большой, как сумел гружёной телеге не дал упасть! И умелец ты у нас, значит. Ну дел тебе здесь хватит, не заскучаешь, кузня наша теперь твоя. А то, может быть, и часы нам сладишь? – пошутил старшина.

– Если бы смог… Подучиться не у кого. Такие мастера, известно, в Москве живут. Сложная ведь механика, – разговорился Ваня, и начал показывать на пальцах, – на одной оси две шестерни- одна для часовой стрелки, другая- для минутной. И минутная должна в шестьдесят раз быстрее вращаться, чем часовая. Ну а на главную ось привод- часовщик должен каждый день цепь поднимать, а груз той цепи и даёт вращение оси часов, и притом, равномерное. И…

– Понял. Всё понял, что ты работу знаешь. Отдохни с дороги. Ты, как умелец, станешь в острожке ночевать. Место хорошее, почти святое, рядом с часовенкой. Поп у нас отец Кирилл…

– Я бы хотел в Тулу съездить… – вдруг вырвалось у Мошкина, – я на день… Обернусь быстро. Поклянусь на святых иконах.

– Нельзя брат, служба. Все мы здесь нужны. Я, вот, воеводе писал, наизусть помню:

" Желаю снять с себя грехи, посетить святые места мне надобно. Убиённые меня совсем замучили, спать не дают, особо по воскресеньям. Отпустите на богомолье"

И знаешь, что мне князь Пожарский повелел ответить?

– Нееет, – пробормотал стрелец, и просто не верил своим ушам. Пожарский! Сам!

« Твоя служба она свята для государства Российского, и , значит, нет на тебе грехов. Ну а попу вашему я отписал, что бы наложил на тебя епитимью по твоим силам, что бы не искал грехи там, где не надобно»

– Так что посадили меня на хлеб и воду, – рассказывал старшина.

– В темницу? – испугался Ваня за пожилого стрельца.