Иван Никитин. Его жизнь и литературная деятельность

“Ученики выходили по вызову друг за другом. И вот один, малый, впрочем, неглупый (относительно), замялся и стал в тупик.

– Ну, что ж? Вот и дурак! Повтори, что прочитал.

– Хотя творчество фантазии как свободное преобразование представлений не стесняется необходимостью строго следовать закону истины, однако ж, показуясь представлениями, взятыми из действительности, оно тем самым примыкает к миру действительному. Оно только расширяет действительность до правдоподобия и возможности…

– Что ты разумеешь под словом “показуясь”?

– Слово “проявляясь”.

– Ну, хорошо. Объясни, как это расширяется действительность до правдоподобия? Ученик молчал.

– Ну, что ж ты молчишь?

– Забыл.

Федор Федорович (профессор) двигал бровями, делал ему какие-то непонятные знаки рукой. Ничто не помогало. Не утерпел он – и слова два шепнул.

– Нет, что ж, подсказывать не надо.

– Вы напрасно затрудняетесь, – сказал ученику один из профессоров. – “Юрия Милославского” читали?

– Читал.

– Что ж там? Действительность или правдоподобие?

– Действительность.

– Почему вы так думаете?

– Это исторический роман.

– Нет, что ж, дурак! Положительный дурак, – сказал отец ректор и махнул рукой.

История в этом роде повторялась со многими. Едва доходило дело до объяснений и примеров, ученики становились в тупик”.

Это – наглядные результаты семинарской зубристики, которая забивала даже крепкие головы. Трудно было сохранить приятные воспоминания о школе, от которой веет только холодом и сухостью, и неудивительно, что в каждой строчке “Дневника” сквозит антипатия к ней автора.

Эта литературная работа и душевные волнения, вызванные нахлынувшими воспоминаниями, дорого обошлись ему: он захворал. Последнюю сцену “Дневника”, сцену смерти Яблочкина, Никитин прочел Де-Пуле в своем книжном магазине.

– Доконал меня проклятый семинарист, – воскликнул он, приступая к чтению.

С первых же слов смертная бледность покрыла его лицо; глаза загорелись сухим пламенем; красные пятна зарделись на щеках; голос дрожал, порывался и замер как-то страшно на словах:

О жизни покончен вопрос…
Больше не нужно ни песен, ни слез!

Этими стихами оканчивается “Дневник семинариста”.

Вопрос о жизни действительно уже был почти покончен для Никитина. Болезнь медленно, но упорно подтачивала его силы, хотя крепкий от природы организм все еще боролся с ней. К концу года здоровье его снова поправилось и Никитин чувствовал себя довольно бодро. Явились планы перевести магазин в новое и более удобное помещение, предполагалось опять сделать поездку в столицы. Но этим планам, однако, не суждено было исполниться.