И когда Фиолетов объявил ему, что деньги в шкатулке под кроватью, Огородников подтащил его к кровати, нагнулся и, все еще держа его за горло, достал шкатулку.
— Ключи! — крикнул он.
И, взяв поданный ключ, отпер левой рукой шкатулку, отсчитал сто пятьдесят рублей и засунул их в карман. Только тогда он выпустил помертвевшего от ужаса Фиолетова.
— А теперь, — проговорил Огородников, весь трясясь от гнева и вынимая из кармана трехрублевую ассигнацию, — получай с меня три рубля: беру свою винтовку…
И, сняв со стены винтовку, он перекинул ее через плечо и вышел вон.
А на дворе тем временем успело уже смеркнуться и метель бушевала страшная!.. Но метель эта не испугала Огородникова. Выйдя на улицу, он вынул из кармана деньги, достал кожаный кисет, висевший у него на груди, переложил в него деньги и, закурив трубку, зашагал по улице. Но зашагал он не по направлению к своей хате, а совершенно в противоположную сторону. Пока он шел улицей, можно было рассмотреть еще то избу, то сарай какой-нибудь, то плетень; но когда он очутился на выгоне, — перед ним закипел такой буран, что сразу все исчезло.
— Ого, да метель-то заправская! — проворчал он и, надвинув шапку, пошел дальше…
В эту же страшную ночь возвращался и батюшка о. Егорий, ездивший за чем-то на станцию железной дороги. Ехал он один, без работника, в одну лошадку, на маленьких санках. Метель застала его на полпути; сбившись с дороги, разъезжал он по необозримой степи, ясно сознавая, что он кружится на одном и том же месте. Порывистый ветер хлестал его со всех сторон, поднимал целые облака снега, крутил им, разметывал и воздвигал снежные курганы. Ветер то разливался диким воем или резким свистом, то вдруг стихал, падал… Все затихало, умолкало, но вдруг налетал вихорь, другой, третий, и снова снежные облака крутились в воздухе! Ночь была страшная!
Ничего нет мудреного, что в такую непогодь батюшкина лошадка вскоре выбилась из сил, сам батюшка страшно перетрусил и не знал, что ему делать. Он поминутно выскакивал из саней, желая ногами ощупать дорогу, но каждый раз чуть не по пояс тонул в снегу. Он ясно сознавал всю беспомощность своего положения. Холод пронизывал его… Ни дерева, ни вехи, ничего не видно!.. Только одни снежные вихри, только одно завывание ветра!.. Тщетно силился батюшка разглядеть где-нибудь вдали хоть стог, чтобы зарыться в него и укрыться от стужи, — кругом только бушевала вьюга, которой не предвиделось и конца… Между тем о. Егорий чувствовал, что начинает уже коченеть, что силы его покидают, что сердце отказывается работать и зловещий сон осиливает и гнетет его…
Вдруг возле самых саней мелькнуло что-то черное, что-то шарахнулось в сторону, завизжало, залаяло, а вслед за лаем словно из сугроба выросла черная, громадная фигура человека. Это был Огородников.
— Что за человек? — загремел он. — Жив али нет?
— Жив! — простонал батюшка едва слышно.
— Страшно, а? — прогремел голос.
— Страшно, — шептал полузамерзший священник.
Огородников пригнулся к саням, приблизив свое лицо к лицу о. Егория, и, узнав его, закричал:
— А, да это ты!..
— Я, Иван Игнатьич! — ответил, в свою очередь, батюшка. — Выручи! — умолял он. — Спаси!..
— А! выручи теперь! — гремел Огородников. — Нет, мерзни!..
И, дико захохотав, отошел от саней.
— Иван Игнатьич! — продолжал батюшка голосом, переходившим в вопль. — Заставь за себя вечно бога молить… Иван Игнатьич! вернись, родимый!.. Не дай умереть без покаяния!.. Замерзну ведь я… замерзну!..
Но только хохот был ему ответом. Однако минуты две спустя Огородников снова показался. Он быстро ввалился в сани и, взяв в руки вожжи, крикнул:
— Ну, Амалатка, выручай!
Амалатка бросилась вперед. Полчаса спустя батюшка увидал перед собою что-то черное, возвышавшееся наподобие башни.
— Ну, — крикнул Огородников, выскакивая из саней и отряхивая с себя хлопья снега, — вот и мельница твоя!.. Ступай!.. А теперь прощай!
Сказав это, он быстро повернулся и пошел назад, в это снежное, бушевавшее вихрями пространство.
— Куда ты! куда ты! — кричал батюшка. — Замерзнешь, вернись!
Но ответа не было. Снежный буран закрутился, застонал… Налетел вихрь, засвистал в крыльях мельницы, сорвал ворота с петель и отбросил их в сторону, чуть не опрокинул лошадь с санями и буйным полетом помчался по необозримой, кипевшей снегом степи!.. И опять небо слилось с землею.
Огородников пропал без вести.
Прасковья бросилась искать его, обегала все соседние села и деревни, побывала в городе у следователя; но все ее поиски остались напрасными. Огородников словно в воду канул! Батюшка передал ей о своей встрече с ним в степи, и бедная женщина впала в еще большее отчаяние. Она начала рыскать по полям, по лесам, но и там ничего не открыла. А сластушинские крестьяне глядели на бабу и зубоскалили.
— Ну, чего мечется-то, — говорили они, — поди, давно уже с своей другой женой сидит!..