Иван Огородников

— Не беспокойся…

— Ну, а сколько же ты процентов возьмешь? — спросил Огородников.

— Процент уж известный — десять копеек с рубля.

— Да ведь это за год берут десять-то копеек!

— А я за четыре месяца.

Подумал, подумал Огородников и согласился. На следующий день они отправились в город к нотариусу.

VII

Огородников деятельно принялся за устройство масленки. Лесу купить было не на что, и порешил он устроить ее в земле. Работал Огородников без отдыха. Днем он был или на мельнице, или в кузнице; как только наступала ночь, — он принимался за свою масленку и все глубже и глубже уходил в недра своей горы.

— Тяжело, — приговаривал он, — но зато прочно будет!..

Поддерживаемый этой мыслью, он еще с большим рвением принимался за работу. Нередко приходила к нему на помощь и жена: она корзинами выносила вон камни и землю, выбитые мужем. Но работать ночью он ей не позволял.

— И днем поспеешь, — говорил он, — а ночью спи себе на здоровье!

Сам же Огородников отдыхал только после обеда да во время сумерек — между «собакой и волком», как говорят французы. Как только наступала ночь, он брал свой фонарь и отправлялся на работу в подземелье. Раз он как-то не уберегся, и камень, упавший сверху, ударил его так сильно по голове, что Огородников упал и с полчаса пролежал без памяти. Очнувшись, он ощупал рану и бросился к реке смывать запекшуюся кровь. С тех пор он стал осторожнее и, подперев потолок досками, принялся расширять стены. Точно какой-то сталактитовый грот выходила его масленка.

Само собою разумеется, что эти ночные работы породили в Сластухе бесконечные толки. Нарочно приезжал даже старшина, чтобы разведать о подземных стуках около усадьбы Огородникова. Но так и уехал, ничего не узнав.

Между тем работа быстро подвигалась вперед, росла не по дням, а по часам. Землянка была готова, потолок подведен, и началась выкладка печи. Фиолетов навещал его почти каждый день и, видя успешность работы, убеждался, что деньги его не пропадут. От Фиолетова же Огородников узнавал о сельских толках по поводу подземных стуков и, слушая об этом, еще более сокрушался о «темном человеке». В это самое время он получил от студента другое письмо, в котором тот сообщал ему о возможности сбывать масло прямо в Лондон. Письмо это еще более ободрило Огородникова. Не прошло недели, как на том самом месте, где слышались странные подземные звуки, к ужасу крестьян села Сластухи, вдруг выросла труба, из которой повалил черный дым. Масленка была готова. Тем временем наступил сентябрь. Огородников нанял в подмогу себе несколько рабочих и принялся с ними косить какой-то негодный бурьян, перевозить этот бурьян к себе в усадьбу, складывать его в ометы и затем обмолачивать. Застучали цепы, обмолачивавшие не хлебные зерна, а какие-то колючие шишки…

— Да ведь это он репьи молотит! — зашумело все село и единогласно порешило, что Огородников спятил с ума.

Сердобольные старушки принялись навещать Прасковью; ахали, хныкали и советовали ей свозить мужа к какому-то знахарю, пользовавшему от бешенства; почтенные старички начали побаиваться, как бы Огородников сдуру села не поджег. Даже батюшка о. Егорий раза два заглядывал в усадьбу Огородникова, на его чудное гумно, и, видя ометы обмолоченного репья, вздыхал и жалобно покачивал головой. Фиолетов же, тщательно скрывая секрет, козырем ходил по улице, шапку набок, руки в карманы, и только посмеивался, слушая толки взволновавшегося села.

Огородников, обмолотивши репье, перевеял его и принялся обдирать их на своей «чудной ветрянке». Теперь уже батраков своих он рассчитал и работал только сам-друг с женой.

— Ну, жена, — говорил он, — теперь помогай мужу!.. И твоя очередь подошла!

Работа кипела. Из колючих шишек получались зерна, весьма похожие на ядра подсолнечников. Зерна эти мешками переносились в масленку, поджаривались там, поступали под пресс — и получалось масло. Огородников торжествовал!.. Масла было вдоволь. Он наполнил им все имевшиеся у него ведра, кадушки, кадочки; наконец дошел до того, что некуда было сливать. Необходимо было приобрести бочонки, а денег не было, так как деньги, данные Фиолетовым, давно уже были израсходованы… Продать тоже было нечего, так как все лишнее, в том числе и лошадь, было уже продано. Оставалось снова обратиться к Фиолетову. Огородников так и сделал.

— Выручай! — кричал он, придя к нему и ставя на стол бутылку с водкой.

— Что такое?

— Масло совсем потопило меня!.. Посуду приходится покупать!..

— А «купишь-то уехал в Париж!» — подшутил Фиолетов.

— Верно! Все до копейки израсходовал.

— А много требуется? — спросил Фиолетов.

— С полсотни надо…

— Дать-то, пожалуй, я дам, — ответил Фиолетов, — только опять по-намеднишнему, чтобы все проценты вперед, расписку на сто рублей и чтобы отдать вместе с первыми.

— И опять в город? — спросил Огородников.

— Непременно.