— Мы как-то обсуждали разные способы самоубийства, — нехотя признался Катаринов. — И… понимаете, вдруг оказалось, что для человека нет даже приличного способа избавить мир от своего присутствия. Повесившиеся выглядят ужасно, те, кто травится — не лучше… Бросаться из окна — будешь мучиться и, может, даже не умрешь, а останешься калекой. Самое пристойное — это, конечно, застрелиться, но даже стреляться надо умеючи, и мало у кого есть… э… достаточный опыт… А гибель под трамваем… это вообще худшее, что может случиться.
— Галя тоже так думала?
— Конечно, иначе я не стал бы об этом говорить. Одним словом, я не верю, что она могла покончить с собой. Тем более из-за меня, — он усмехнулся, — она мне сказала, что я жалкий человек, знаете?
— Тогда как вы объясняете себе то, что произошло?
— Обыкновенный несчастный случай. Да вы и сами сказали, что был туман. Вот вам и объяснение.
— В тот вечер, до того как уйти из дома, Галя поссорилась с матерью.
— И что? Они все время ссорились.
— Почему?
— Ну, наверное, потому что Анна Андреевна невыносимая женщина, — усмехнулся Катаринов. — То есть… ну, понимаете, человек-то она хороший… Но невыносимый. Парадокс, да?
— Галя могла пойти к кому-то, поговорить обо всем, например? Поделиться тем, что ее мучило…
— Конечно, могла. К Наде.
— Надя находилась в той же квартире. Галя могла пойти к кому-нибудь еще?
— Не знаю. Если честно, она не очень любила жаловаться.
— А какие отношения у нее были с Екатериной Кривонос, учительницей немецкого?
— Галя давно у нее не училась. Она вообще о ней не упоминала.
— А о домработнице Евлаховых вам что-нибудь известно?
— Анне Андреевне не нравилось, что домработница слишком молодая. Это все, что я помню.
— А что вы помните об Аристархе Николаевиче?
— Не знаю, — протянул Катаринов задумчиво. — Что конкретно вас интересует?
— У него были враги?
— Враги? — Бывший жених Гали слабо усмехнулся. — Да кому он нужен…
— А история с этим, как его, Роггом?
— Да там никакой истории не было, — пробормотал Катаринов, растирая пальцами переносицу. Во время разговора он то и дело оборачивался и косился на ящик стола, и Опалин понял, что там находится очередная порция наркотиков, принять которую мешает его присутствие. — Просто Аристарх Николаевич не пропускает ни одной юбки. Понравилась, значит, ему жена Рогга… а она ему от ворот поворот. Ну вот он и отомстил.
С точки зрения гостя, весь предыдущий разговор был напрасной тратой времени, потому что ничего особенного ему хозяин комнаты не сообщил; но последние слова Катаринова показали, что игра все-таки стоила свеч и что Иван не зря страдал, глядя на киснущие в хрустальной вазе кисти. "Что, если Евлахов посадил мужа, а жена решила в отместку лишить его дочери… Очень интересно!"
— Скучная у вас жизнь, — неизвестно к чему промолвил Катаринов. — Копаться в мелких тайнах других людей — это же… это… — он не договорил и лишь вяло махнул рукой.
Опалин был с ним совершенно не согласен — но собеседник был, наверное, последним человеком, которому помощник агента стал бы доказывать его неправоту. И поэтому, переведя разговор на вечер 3 февраля, Иван стал выпытывать, кто из соседей мог подтвердить, что жених Гали Евлаховой действительно находился дома.
У Сухаревой башни
Когда Опалин вышел от Катаринова, то поймал себя на том, что испытывает нечто вроде чувства облегчения. Остановившись у окна между лестничными пролетами, он стал поправлять шапку и машинально потуже затянул шарф. Снаружи падал снег. Через двор пробежала дворняжка с опущенным ухом, потом вышел дворник и стал привычными размашистыми движениями подметать дорожку. Потом появилась девушка с портфелем, и Опалин, сорвавшись с места, помчался вниз по лестнице. Возле второго этажа он резко сбавил скорость и столкнулся с Надей Прокудиной аккурат в ту секунду, когда она протягивала руку в варежке к звонку.
— О! Надя! Привет!
Он расплылся в улыбке. Ничего особенного: шел мимо, случайно встретились. Надя поглядела на него, на лестницу и несмело пробормотала:
— Привет… А ты что, к Ване ходил?
— Ходил.
— Поговорили? — спросила она, не сводя глаз с его лица.
— Поговорили, — он кивнул на портфель. — С курсов идешь?
— Ага.
— Сходим завтра в кино? — беззаботно предложил Опалин.
Надя захлопала ресницами, что-то соображая.
— Ты всегда… такой? — наконец проговорила она.
— Какой?
— Шустрый! — она сверкнула глазами, улыбнулась чудесной, открытой улыбкой, и Опалин почувствовал, что этот безнадежный серый день вовсе не так плох, как ему казалось, да что там — определенно чертовски хорош. — Допрашивать меня будешь?
— О чем? — искренне удивился он.
— Ну я не знаю…
— Да какой там допрос! — выпалил он. — Галя случайно под трамвай попала. Но есть показания вагоновожатой, которая клянется, что ее кто-то толкнул. Понимаешь? Вагоновожатая боится, что ее притянут, вот и… А у нее семья, и только у нее есть работа…
Надя посерьезнела.
— Надо же, как все сложно… Ты так и напишешь?
— Что?
— Ну, что это несчастный случай был?
— Да, только мне сначала надо еще кое с кем поговорить. Если они ничего нового не скажут…