Иван Опалин

Опалин уже привык к манере своего нового знакомого перескакивать с предмета на предмет и потому ни капли не удивился.

– Женщина как женщина. Сложно ей… Огородом занимается, готовит, школа еще…

– Она много лет живет в Дроздово, – уронил Берзин. – Хочешь сказать, она не знала, что тут творилось?

– Ну, она же не все время тут жила…

– Она не знала, что тут творилось? – настойчиво повторил собеседник, повышая голос.

– А ты думаешь, Вережниковы всем выкладывали, чем они занимаются?

– Всем? Нет, конечно. Но она была практически членом семьи.

– Слушай, я видел ее лицо, когда она рассказывала, как карты плясали в воздухе вокруг Сергея Ивановича, – проговорил Опалин. – Она действительно верит, что у него были сверхъестественные способности. Да ты сам подумай: неужели Вережниковы смогли бы столько лет всех обманывать, если бы не держали рот на замке?

– Я не понимаю, что ты делаешь в угрозыске, – хладнокровно заметил Берзин. – Ты же доверчив, как младенец. Дали тебе комнату, накормили дрянными овощами – и ты уже рад. – Опалин вспыхнул и стиснул челюсти. – И не просто рад, а готов наизнанку вывернуться, чтобы найти оправдание человеку, которого обязан подозревать больше остальных. Да-а! – Каспар смерил собеседника взглядом и неприятно усмехнулся. – Слушай, может, тебе другую работу поискать? Ну нельзя же так. Ты свое звание позоришь, товарищей своих.

– Никого я не позорю, – огрызнулся Опалин, пряча за спину руки, чтобы не было заметно, как они сжимаются в кулаки. – У тебя есть что-то против Лидии Ермиловой? Доказательства есть? Не брехня, а железные улики, которые к делу подшить можно?

– Я тебе еще и улики должен искать? – протянул Берзин. – Ты, Ваня, далеко пойдешь. С такой-то наглостью!

Хотя Опалин был взвинчен, от него не укрылось, как легко Каспар допускал в разговоре взаимоисключающие заявления – ведь только что он уверял, что собеседнику нечего делать в угрозыске. «Он что, ненормальный?» – мелькнуло в голове у Опалина.

– Почему ты думаешь, что учительница врет? – спросил он вслух, не особо рассчитывая на ответ.

– Потому что я ей не верю, – хладнокровно отозвался Берзин.

– Ты думаешь, это она искала в доме клад?

– А мы не знаем, что на самом деле ищет твой призрак. Это все только твои догадки. Насчет магнитов ты молодец, что сообразил, но дальше ты так и не продвинулся. – Берзин вздохнул. – Ладно, ничего страшного. Я сам во всем разберусь.

Он развернулся и зашагал к входу в дом, даже не попрощавшись, а возле крыльца яростно пнул какой-то ком грязи, попавшийся ему под ноги. И хотя Опалин не испытывал никакого удовольствия от общения с Каспаром, ему стало совсем неуютно, когда тот ушел. «Конечно, неприятно признавать, но в чем-то он прав… Чего я добился? Ничего. Трясся, когда телескоп летал передо мной… и даже не понял, что все дело в магнитах, хотя доктор говорил о них. Интересно, Берзин и правда думает найти убийцу своей матери? Все-таки столько времени прошло…»

Он прошел в свою комнату, разделся, сунул браунинг под подушку, лег в кровать и через некоторое время погрузился в сон.

Глава 23 Ва-банк

Опалину приснилась заснеженная московская улица, вывески по старой орфографии, давно не чищеные тротуары, покрытые горбатыми ледяными наростами – и верблюд.

Он бежал, волоча за собой сани. В санях сидел хорошо одетый человек, но едва он приблизился, стало видно, что у него нет лица.

Иван пробудился и некоторое время лежал, собираясь с мыслями. Он хорошо помнил, что значит этот сон. Диковинный зверь, запряженный в сани, вовсе не был причудой его подсознания – это был верблюд известного дрессировщика, который вместо лошади катал своего хозяина в 1918 или 1919 году, и тогда же маленький Ваня Опалин видел его собственными глазами.

Зрелище верблюда посреди измученной голодающей столицы надолго стало для него воплощением ужаса тогдашних дней. Опалин помнил, что верблюд двигался довольно грациозно и что у него были прекрасные огромные глаза с поволокой. Он даже не мог сказать, чтобы животное показалось ему каким-то особенно уродливым – и все-таки именно верблюд, бегущий по заснеженной улице и притягивающий взоры редких прохожих, стал в его воображении символом страха, отчаяния, безнадежности. И Опалин точно знал, что сон, в котором появляется запряженный в сани верблюд, предвещает неприятности.

Приведя себя в порядок, Иван отправился искать Лидию Константиновну, чтобы узнать, что будет на завтрак. Проходя мимо классной комнаты, Опалин услышал доносящиеся изнутри голоса и приоткрыл дверь. Стоя со скрещенными на груди руками возле окна, учительница разговаривала с Платоном Аркадьевичем. Утренний свет обрисовывал контуры ее худой фигуры, подчеркивал цветочный рисунок на шали и обтрепавшуюся бахрому.

– Доброе утро, – сказал Опалин.

– Доброе, – отозвался Платон Аркадьевич, поворачиваясь к нему. – Электричества нет, заметил? Свешников сказал, что-то сломалось в динамо-машине, сел на лошадь и поехал искать деталь на замену.

– Где ж он ее найдет? – усомнился Опалин.