Иван-Царевич

Ивана подвели к шатру поболе и покраше остальных, и покамест капитан ходил докладывать, царевич порядком оробел. Бахромчатые украшенья шатра сияли золотом, флаг из чистейшего шелка трепетал свежими красками, будто волны Окиян-моря.

Вышел из шатра челядинец с золотым кубком, подал Ивану-царевичу напиться, в кубке том не кумыс, не квас, а пиво золотистое, какое, верно, еще варяги, предки его, на застольях своих пивали. Ничто, как пиво, не утоляет жажды, не снимает усталости. И подивился Иван тому, что выполнили его желанье невысказанное. Поднял он кубок и, обращаясь к шатру, провозгласил:

- Твое здоровье, Марья Моревна, Прекраснейшая из Царевен всея Руси! - А после поднес кубок к губам, залпом осушил его и вернул слуге.

Из шатра послышался смех, удар в ладоши, и Марья Моревна предстала ему во всей своей красе.

Иван враз дышать позабыл, кровь бросилась из сердца прямо в голову, загрохотала в висках бесовскими барабанами. Ежели и подпал он под колдовские чары, то не было никакой охоты от них освобождаться. Марья Моревна улыбалась ему, стражники смешливо переглядывались, но не до обид было теперь Ивану-царевичу.

То, что сказывали ему про Марью Моревну, и рядом с правдою не стояло.

Она, без сомненья, Прекраснейшая из Царевен всея Руси, но нет таких слов ни в одном языке, что могли б воспеть красу ее. Она как драгоценная икона из серебра и злата, алмазов и сапфиров. Нет, скорей как небо и снега матушки-Руси. Коса, которую во время битвы, наверное, прячет она под шелом, теперь выпущена и покоится на вороненой стали доспехов, сверкая золотом полуденного солнца. Девичья кожа не обветрилась в ратных делах, лишь чуть позолотило ее солнце своим свежим румянцем. Очи вместили всю глубь синего моря, и горят в них искорки снегов российских. И хоть высока она и статна и поступь у ней горделивая, царская, а улыбнется - и тает величье это перед теплом желанной и любимой женщины.

Глянул на нее Иван-царевич и понял, что погиб.

Дружинники ее были с Иваном весьма обходительны, но Марья Моревна, видя наставленные на него копья, сурово сдвинула брови и промолвила:

- Этот человек - не мой пленник.

- Твой, царевна.- Иван низко поклонился ей с седла.- Краса твоя в полон меня взяла, сразила, как никакие копья и мечи сразить не смогут.

- Будь здоров и богат на множество лет, царевич,- улыбнулась Марья Моревна на льстивые его речи.-Далеко ль путь держишь? И что тебя гонит - воля аль неволя?

Усмехнулся Иван, вскинул голову, дабы краса Марьина глаза не застила, и ответил со свойственной ему дерзостью:

-Добрый витязь, прекраснейшая, против воли с места не тронется.

- Рада слышать.- Всевидящие серо-голубые глаза пристально его разглядывали (недаром говорят, она колдунова дочь).- Ну, коли спешки нет, оставайся, вкуси со мною хлеб-соль.

Прекрасная царевна, видно, осталась довольна осмотром, а об Иване и говорить нечего - тут и дочерью колдуна не надо быть, чтоб понять, как он очарован.

- Заходи в шатер,- добавила она сладкозвучным голосом,- гостем будешь.

Покуда был Иван гостем в шатре Прекрасной Царевны, никто их не беспокоил: сразу смекнули все в лагере, что многое обговорить им надобно. Гостевал он два дня и две ночи, а уж сумел ли за то время отдохнуть - то его с Марьей Моревной дело.

А как увидали доблестные ратники вновь свою государыню, вмиг поняли, что очарована она не меньше Ивана-царевича. Да и сама царевна с этим признаньем не помедлила - призвала духовника и велела тотчас по возвращенье в палаты спроворить брачный обряд подобающей пышности. После чего объявила своим воинам, что поход против татар подошел к концу. Правда, многие остались при мнении, что не столь благодаря победе над ордой Мангую Темира, сколь оттого, что государыня нашла себе более душевное занятие.

С тех пор как Марья Моревна унаследовала отцовский жезл и владения, духовником ее стал протодиакон Сергей Стригунов. В исправлении сей нелегкой должности утешался он тем, что, как известно, ни сама государыня, ни покойный отец ее никогда не употребили своих чар во зло. Потому-то всякую волю ее исполнял он с должным усердием, а нынешнюю и с большой охотою исполнил. Протодиакон был мудр и уважал царевну как за смелый нрав, так и за то, что при ней можно не опасаться за свою голову, и никогда не читал ей нравоучений о выгоде той или иной партии, о благоразумии той или иной военной кампании. Его порадовало решение государыни остепениться, хотя в том, что отныне станет Марья Моревна доброй женою и матерью, он изрядно сомневался, в чем опять-таки выказал немалую свою мудрость.

С наирезвейшими тройками были разосланы приглашенья на брачный пир, а допрежь всего Ивановой родне в Хорлов, а также сестрам его со мужьями (тут Марье Моревне пришлось потрудиться, покуда разузнала, где они ныне обретаются). Не столь любезные послания отправлены были великим князьям Новгородским и Киевскому: в них наряду с приглашеньем содержался намек поумерить свою жадность до чужих земель.