Иван-царевич и C. Волк.Похищение Елены

– прилягте – я сейчас полотенчиком-то помахаю, все и выветрится…

– Спасибо, Матрена, мне уже лучше… – Елена подошла к распахнутому окошку, встала с ней рядом и вдохнула полной грудью последний, наверное, теплый вечер

октября. – Ох, боги Мирра, воздух-то какой… Сладкий… Хоть на торт намазывай…

С наступлением беременности царица стала реагировать на винные пары крайне болезненно, и по сей важной причине во всем дворце на девять месяцев был введен сухой закон, распространяющийся одинаково на бояр и на прислугу.

Ему с разной степенью удовольствия или отсутствия оного подчинились все… кроме

одного человека – истопника Митрофана Гаврилыча, за свое пристрастие прозванного однажды незнамо кем Граненычем, каковое прозвище к нему и приклеилось и вытеснило из памяти народной его настоящее отчество. Но Митрофан не обижался – услышав его, он лишь хитро ухмылялся, произносил что-то вроде «хоть горшком

назови – только в печку не ставь» и многозначительно поднимал вверх указательный

палец. Пьяным он бывал, как и все нормальные люди, только по большим праздникам,

но для поддержания тонуса – и где только слов таких нахватался! – «по чуть-чутьку» принимал каждый вечер вне зависимости от времени года, погоды, занятости и политической обстановки в стране.

Увольнять старика Граненыча из уважения к его не видным на светло-мышиного цвета

волосенках сединам Елене хотелось меньше всего, но и каждый раз, после посещения

им ее комнат, или наткнувшись невзначай в коридоре на шлейф его привычки, бежать к туалету или к открытому окошку – что оказывалось ближе – ей уже изрядно претило.

Надо будет поговорить с боярыней Федосьей, чтобы та взяла Граненыча к себе –

Конева-Тыгыдычная сегодня как раз жаловалась, что их истопник снова ушел в запой. Он тоже был нормальным человеком, заверила ее боярыня Федосья, но календари всегда покупал в кабаке – а там у них что ни день, то праздник, что ни другой – то праздник большой, а других способов отмечать их Селиван не изучил… День кузнеца, День шмелевода, Трехсотлетие освобождения Узамбара от Сулейманского гнета, Стасемидесятидевятилетие освобождения Сулеймании от Узамбарского гнета, День ложкаря и балалаечника, День сбора цвета папоротника… По выражению возмущенной боярыни, все праздники у него слились в один – двухсотлетие

граненого стакана, и стакан этот, в который все слилось, был размером со среднее море и с каждым годом увеличивался.

Ох, дела, дела хозяйственные…

– Ф-фу, проветрилось, вроде, – вздохнув с облечением, Матрена поспешно захлопнула рамы, чтобы не выпустить с сивушным амбре и остатки тепла. – А вот сейчас почивать ваше величество уложим, и полегчает вам во сне-то, поди…

Елена прислушалась к своим ощущениям.

Спать, есть, пить и слушать болтовню славной, но чересчур разговорчивой Матрены ей не хотелось.

И отослав в горничную в людскую ужинать, царица направилась в библиотеку.

Было ли это явление результатом влияния брата Васеньки Иона, или еще одной странной прихотью беременной женщины, но в последний месяц она с удивлением обнаружила, что ее стало тянуть на книги.

Пустые без ненаглядного Василечка вечера тянулись долго, и она сначала от скуки, а потом и со все возрастающим интересом взялась за чтение подаренной ей на свадьбу Ионом подписки любовных романов. К тому времени на дальнем стеллаже, на специально отведенной для них полке, с которой были изгнаны и свалены рядом в углу приключения и путешествия, уже скопилось несколько десятков массивных фолиантов с золотым обрезом, в обложках, разрисованных доблестными рыцарями в парадно-выходных доспехах и прекрасными дамами с неестественно-алыми губами в розовых платьях.

До прибытия очередного романа оставалось еще несколько дней, а последний был

прочитан еще на той неделе и уже отправлен во время субботней генеральной уборки горничной Матреной на родную полку в библиотеку.

Ах, какие безумные страсти, какая роковая любовь, какие бездны отчаяния и Пиренеи – или эмпиреи?.. счастья открывались перед читателем! Над их описанием они с Матреной все вечера напролет обливались слезами!.. Чего ведь только на свете не бывает!.. Вот, и вправду говорят, что интересно там, где нас нет…

Какой бы роман лучше взять перечитать?

Вот этот? Или этот? Или тот?

Ах, нет – как я могла забыть! – вот он, их любимый, написанный благородной синьорой Лючиндой Карамелли «Роковой поцелуй» – на верхней полке. Они прочитали его самым первым, но такие страсти, такие переживания забыть невозможно.

Такую душераздирающую историю несчастной любви не грех и еще раз перечесть. Ох,

и навидалась, видно, в своей жизни синьора Лючинда!.. Шесть романов только у них на полке, а сколько еще не прочитанных?.. А выбрать время среди головокружительных балов, охот, похищений, побегов с пиратами, украшения новых дворцов и замков, подаренных ей влюбленными королями, сесть, сосредоточиться и записать такое, чтоб это еще и весь белый свет прочел… Мужественная все-таки женщина, эта синьора.