Иван-царевич и C. Волк.Похищение Елены

очнувшись от сна, жених видит, что невеста лежит окровавленная на полу, взбегает на башню и кидается вниз. Глава седьмая: тем временем Малафея приходит в себя, но только затем, чтобы увидеть, как ее возлюбленный летит вниз головой с самой высокой башни. От горя она снова падает в обморок. Глава восьмая: Рамон, пробивший соломенную крышу сарая и приземлившийся на сеновале, невредимым скатывается на землю, и перед тем, как предпринять вторую попытку, желает взглянуть на угасший предмет своей страсти еще раз. Глава девятая: подойдя к склепу, он видит Малафею лежащей уже на клумбе, и черную змею, со злобным шипением выползающую из-под ее бока (падающие в обморок вообще редко смотрят, куда падают, и не занято ли это место уже кем-нибудь другим). Глава десятая:

решив, что предмет его страсти укусила ядовитая змея, Рамон хватает ее за хвост, и та кусает его. Он, в последний раз вскрикнув, падает рядом с Малафеей. Глава одиннадцатая: от крика Малафея приходит в себя, видит неподвижное тело Рамона,

змею, извивающуюся в его кулаке, и бежит на пруд топиться. Глава двенадцатая: от укуса ужа, кроме как от сердечного приступа, еще никто не умирал, и Рамон, упавший в обморок от переживаний, быстро приходит в себя и видит вдалеке спину быстро удаляющейся невесты. Он вскакивает, бежит за ней, но не догоняет – и та на его глазах бросается в темные воды, сомкнувшиеся мрачно над ее телом. Глава тринадцатая: Рамон решает повеситься на своем поясе тут же, на берегу пруда.

Поэтому первое, что видит вынырнувшая Малафея, забывшая в приступе отчаяния, что она – чемпионка страны по подводному плаванию – висящего на суку Рамона. Глава четырнадцатая: издав истошный крик, Малафея бросается прочь к конюшне, чтобы,

оседлав самого необъезженного и свирепого жеребца, скакать, пока не сломает себе

шею. Глава пятнадцатая: от крика не успевший толком задохнуться Рамон дергается, ветка ломается, и он летит на землю, мутным взором наблюдая, как любимая спина снова исчезает среди дерев…»

Елена, ошеломленно моргая, опустилась на стул.

Первое, что пришло ей в голову: «Какая трагическое стечение обстоятельств, какие неземные страсти, какая всепоглощающая любовь!..»

И тут же – второе: «Не может этого быть. Благородная синьора Лючинда Карамелли – Дионисий?!..»

* * *

Земляные работы закончились для лукоморской аристократии нежданно-негаданно перед самым рассветом.

Лопата боярина Порфирия внезапно звякнула обо что-то твердое и высекла искру. Дальнейшие лихорадочные раскопки под охи, ахи, советы и предположения всей братии за спинами ударной группы открыли каменную кладку, и наступил звездный час троих с ломиками. А потом еще троих.

И еще троих.

И еще…

Ломики всегда были гораздо выносливее тех, кто ими орудует.

Особенно если эти те до сих пор тяжелее кошелька в руках ничего не держали.

Но когда первые лучи солнца закрасили восток бледным оттенком розового, раствор под напором узников, напролом стремящихся на свободу как лосось на нерест, сдался, и первый камень был торжественно извлечен из своего гнезда и передан по цепочке из лаза под открытое небо.

Дальше дела пошли веселее, и к моменту смены караула в невидимой стене, все еще, скорее, по инерции, преграждающей им дорогу к свободе, образовалась дыра размером с крышку погреба.

Радостная весть летним ветерком пробежала по подкопу, вырвалась наружу и взорвалась едва слышным, но дружным «ура».

– Ну, что, – потер стертые в кровь руки Рассобачинский и повернулся в сторону соседней, гордо пыхтящей и отдувающейся фигуры, – Синеусовичи и Труворовичи… Привел вас таки к свободе Собакина сын! Не будете больше морды воротить, а?

– Да мы ж так…

– Не со зла…

– Кто ж еще может высокородных из ямы вытащить, как не человек из простого народа!..

– Не попомни старых обид, граф Петр Семенович…

– Прости…

– Да ладно, я уж и забыл… – скромно повел толстым плечом удовлетворенный Рассобачинский. – Добро пожаловать! Прошу!

– А куда просишь-то хоть? – вытянул шею боярин Никодим.

– Сейчас главное – не куда, а откуда, – мудро заметил граф. – Скорей. Надо торопиться. Женщин и девиц пропустите вперед!

– Их вперед, говоришь, а сам-то куда? – безуспешно попытался ухватить его за край кафтана боярин Абросим.

– Должен же им кто-то руку подавать? – невозмутимо соврал Рассобачинский и, тяжело кряхтя, стал протискивать свою графскую фигуру в ставший вмиг отчего-то узкий пролом.

Когда совсем почти рассвело, и в яме оставалось человека два-три, черных и грязных, как очень большие кроты в собольих шубах, поспешно втягивающихся в подкоп, пришла смена караула.

Капралу Надысю, перебравшему накануне черносмородинной настойки, найденной в одном из чуланов, отчаянно не хотелось вставать в такую рань, когда само солнце еще толком не проснулось, тем боле, что на посту стояли не его солдаты, а заколдованные из аборигенов, но службист-лейтенант объяснил ему доходчивым языком пинков и зуботычин, что на его место покомандовать много желающих найдется, только свистни, и капрал встал.

Бормоча проклятия в адрес лейтенанта, бояр, их жен, детей и прочих потомков до