Иван Украинский

— Наше начальство не сильно вредное?

Фейерверкер приподнялся на локте, произнес:

— Взводный, прапорщик Иванов — душа — человек. Храбрый, стрелять умеет, как Бог, солдата уважает. Родители у него — сельские учителя. От народа не отрываются.

Рассказчик на секунду смолк, будто опасаясь говорить дальше, а потом, собравшись с мыслями, продолжил:

— Ладно уж, скажу и про батарейного командира. У нас подполковник Чуматов, лет сорока трех, в артиллерии — собаку съел, но на батарее почти не бывает, мы его почти не видим. По штабам все обитает. А огнем управляют взводные, чаще всего Иванов остается за старшего.

Наутро батарейцы получили задачу хорошо обработать передний край противника в своем секторе, в артиллерийскую подготовку справа и слева включились гаубичные и мортирные батареи.

Потом пехота двинулась в атаку со штыками наперевес.

— Вперед! Ура! — разнеслось по всей долине.

Оборона турок дрогнула. Поспешно отступая, их роты

и полки, артиллерия и обозы устремились в сторону Хнысь- Кола, Мелязгерта, Дильмана и других селений.

В условиях начавшихся сильных морозов и снегопадов, преодолевая горные перевалы и бездорожье открытых долин, Сарыкамышский, Ольтинский и Казманский отряды медленно продвигались вперед. Выбивались из сил и батарейцы, вместе с которыми воевал теперь Иван Украинский. Порой казалось, что люди еще какое-то время продержатся в пути, а упряжные кони станут, не пойдут дальше из-за тяжких перегрузок.

— Но, но, бедолаги, — подталкивая плечом щит орудия, повышал голос кубанец на лошадей, возле которых суетился ездовый, вконец измаявшийся и охрипший. Украинскому вторили и остальные орудийные номера. Кое-как препятствие преодолевалось, за ним следовало новое и так — до полного изнеможения.

В конечном счете зима в горах положила конец наступательному порыву. На время в снеговые сугробы зарылись и те, и другие военные лагеря. В расположении пехотных частей заняли огневые позиции и взводы артиллерийской батареи, в которой Украинский получил боевое крещение. Потекла позиционная война. На орудийные выстрелы турок взвод практически перестал вести ответный огонь. Дипломатичный и корректный прапорщик Вячеслав Иванов, стараясь казаться убедительным, разъяснял подчиненным:

— Нет достойной цели, а так чего палить.

На самом деле уже тогда, после первых по — настояще- му серьезных боев, армейский склад в Тифлисе и еще ближе — отрядный склад в Сарыкамыше ощущали основательную брешь в артиллерийском боезапасе, который и к исходу января 1915 года все еще оставался не восполненным. Подвоза снарядов ожидали к весне, а сейчас обходились тем, чем располагали ниже всяких скудных нормативов.

В зимнее затишье 1915 года артиллерист Украинский получил из дома несколько писем. В одном из них Агаша писала:

«Через наш поселок все идуть и едуть на войну солдаты. Уже пришли многим женам и матерям извещения о погибели их мужей и сынов. Как ты там воюешь, наш дорогой? Береги себя. Мы тебя ждем. Наша дочка Марийка растет и уже много разговаривать стала. Я ей рассказываю про тебя, она все спрашивает, когда папаня приедет».

Дальше Агаша сообщала о том, что в лавках и на рынках все подорожало, его младшему брату Ивану сначала определили отсрочку как единственному трудоспособному в семье родителей, а недавно тоже призвали в армию и отправили на Западный фронт. Это же подтвердил в своем письме и сам брат, пославший свою весточку перед отъездом из Тихорецкой. Вероятно, из желания развеять хмарное настроение у фронтовика младший Иван наряду с новостями о семье и общих знакомых присовокупил одну занятную быль. В его письме говорилось:

«Был я на святки в Выселках. Ты, может, и не поверишь. Но тут такой цирк сотворился, что все

до сих пор смеются. Приехал с хутора Черетовато- го на ярмарку один казак. Он здорово подгулял, до мертвецкого кону. Полицейский отволок его во двор какого-то добродея и там бросил, чтобы проспался. А тот пьяный облевался и лежит, как бревно. Свиньи подошли и давай его облизывать, а потом вместе с его пакостиной отъели ему три пальца на руке».

Этот отрывок из письма Иван прочитал своим батарейцам. Вдоволь посмеявшись над незадачливым гулякой, коренастый фейерверкер Сенька Смолин сказал:

— А что, братцы, свиньи-то ему благо сделали. На фронт его теперь не призовут, дома отсидится.

С прибывающими на пополнение солдатами и унтер- офицерами в руки окопникам попадали иногда официальные столичные и местные газеты, ненароком приоткрывавшие завесу над теневыми сторонами жизни в тылу. На фронтах лилась кровь, а тут сообщалось о таких делах, что они вызывали прямо-таки рвоту у людей. Как-то на батарею заглянул связист из искровой роты, приехавший из Тифлиса, куда он командировался за новыми аппаратами и телефонным кабелем. Выбив на армейском складе треть необходимого, он привез с собой «Биржевые ведомости», «Коммерческий вестник» и другие газеты.

— Почитайте, пушкари, — вручил он их батарейцам. — С цивильным духом познакомитесь.