И началась бешеная скачка без остановки на сон и трапезу. Петр загонял лошадей и спутников. В пути его догнала депеша: бунт подавлен. Но он не свернул: ярость душила его. Вырвать с корнем жало бунта, вырвать раз и навсегда, безо всякой жалости — с этой мыслью он прискакал в Москву. В Преображенском нарядили следствие, туда свозили тех, кто участвовал в бунте, зачинщиков и рядовых. Расправа была короткой — плаха либо петля. В общей сложности смерти было предано свыше тысячи стрельцов.
Допрошена была и царевна Софья. Она решительно отрицала всякую связь с бунтовщиками, допрошены ее сестры, Марфа, Марья, Катерина и Федосья, царицы, Марфа Матвеевна и Прасковья Федоровна, навещавшие монастырскую узницу. Запирались все. Софью ожидал постриг со сменою мирского имени, отныне она звалась Сусанной. Под окнами ее кельи царь приказал соорудить три виселицы, на которых болтались трупы казненных. В их руки были вложены цидулки — напоминанье. Вся Москва была в виселицах. На спицах торчали головы казненных. Их не убирали несколько месяцев — и это тоже было напоминанием о кровавой драме. Напоминанием и назиданием. Ядовитое жало было вырвано с варварской жестокостью. И навсегда. Стрелецкое войско перестало существовать.
Новые замыслы кипели в голове молодого царя. Он решился в Европу прорубить окно — отвоевать у шведов земли на берегах Балтийского моря, некогда принадлежавшие Великому Новгороду и заселенные славянскими племенами. Так началась Северная война, продолжавшаяся более двух десятилетий. Неудачи первых лет не смутили Петра. Он презирал неудачи. Он шел вперед, только вперед, наперекор всему и непременно добивался цели. Как писал в своем «Рассуждении о причинах Свейской (Шведской) войны…» вице-канцлер и кавалер Петр Павлович Шафиров: «…его величество все преодолел остротою высокого разума своего и неизреченною ко всем высоким делам и новостям полезным охотою… И где прежде сего токмо о имени российского народа… слышали, тамо ныне оружием его… венцы победы одержаны ко устрашению неприятелей… преодоленных градов, яко же Азова, Нотенбурга, Канцов, Дерпта, Нарвы, Риги, Ревеля, Выборга, Абова, Кексгольма, с прочими городами в Лифляндии, Финляндии, Эстляндии и Карелии, тако ж в Прусах Элбинга, в Померании Штетина, в Голштейнии же крепости Тенингской, ради побежденного в нем войска швецкого… Тако ж могут и Поля Полтавские, Лесинские, Калишские, Добрянские и иные многие славные победы и дела его величества прославляти и засвидетельствовать лежащими на них неприятельскими костьми».
Славная виктория под Полтавой низвергла с пьедестала Карла XII и шведов, переставших «стращать Европу». А до того в устье Невы в 1703 году был заложен Санкт-Петербург — «Парадиз», как его окрестил сам Петр. Это было то самое окно, которое грезилось Петру еще в Архангельске.
Победы чередовались неудачами. Прутский поход, предпринятый для освобождения единоверных народов Балкан от турецкого ига, обернулся жестокой конфузней: в последний момент союзники покинули Петра. Российское войско было окружено впятеро сильнейшей соединенной армией турок и татар. Угроза плена стояла перед Петром и Екатериной — бывшей служанкой пастора Глюка, провозглашенной царицею. «Стафь на все, кроме шклафства (рабства)» — напутствовал Петр Шафирова, отравляя его на переговоры с верховным везиром. Хитроумнейший дипломат, Шафиров добился перемирия с минимальными уступками. Петр и его генералы, малочисленное войско были спасены от величайшего унижения.
Из каждого испытания Петр выходил с высоко поднятой головой и учил этому своих сподвижников, «птенцов гнезда Петрова». Уроки каждой кампании шли на пользу общему делу. Так было и во время Персидского похода, закончившегося завоеванием западного берега Каспийского моря. Петр прозревал будущее России, он вел войны ради ее процветания, а не ради собственной славы.