Иван V: Цари… царевичи… царевны…

И хоть царевна возносила хвалы князю и одарила его по-царски, все понимали: это она своему таланту и советнику угождает. А достоин он вовсе не хвалы, а хулы. Понимали это и в Троице и негодовали. Сильно негодовали. И хоть князь Борис Голицын всяко братца выгораживал, ибо тень пала на весь голицынский род, а все ж Петр был настроен сурово, непримиримо.

Да, князь Василий умен да пригож, но столь за ним грехов несмываемых, что прощенья ему не будет. Даже ежели покается, все равно не спасется.

Царица Наталья во всем потакала сыну. Видела: вырос муж великий да сановитый, в самой мужской поре. И задумала его женить, дабы окончательно порушить Софьины надежды на братца Иванушку. Да еще желалось ей понянчить внука — дитятко несравненного сына. А что будет непременно внук, в этом она была совершенно уверена: в свои неполных семнадцать ее Петруша смотрелся мужем зрелым, в полной силе.

Сама подобрала ему невесту: красавицу Евдокию Лопухину из сановитого боярского рода. Сын пробовал возражать:

— Рано мне, матушка, жениться, не склонен я. Да и государские дела все более времени занимают.

— Нет, Петруша, сыночек мой любимый, охота мне видеть тебя семейным, домовитым. Да и внуков понянчить великая охота.

А сама втайне думала остепенить сына, привязать его к дому да отвадить от Кукуя, где, как ей сказывали, успела ее Петрушу приворожить пригожая да развеселая немка Анна Монсиха либо Монсова. Все едино иноверка не чистая, того и гляди, Петрушу окрутит. Он в сей Немецкой слободе пропадает, завел себе закадычного дружка Франца Лефорта, с ним ходит в обнимку да бражничает, и ни водой, ни водкой их не разольешь.

Глянулась поначалу невеста молодому царю, закрутил с нею любовь. И понесла она от него в первый же месяц, к великой радости царицы Натальи. Холила она и берегла невестушку, все за нее делалось. А Петруша, полюбившись да насытившись, снова стал пропадать на Кукуе, а потом и вовсе укатил на Переславльское озеро — тешился там корабельным делом. На все укоры царицы и молодой жены отвечал уклончиво: он-де скоро натешится и тогда прибудет к дому.

Правду сказать, в Троице он много ден сидел безвыходно. И все время проводил с матушкой да с женою. К тому времени родила она сына — царицыны упованья сбылись. И нарекли его в честь и память царя-батюшки, со времени блаженной кончины его минуло уж четырнадцать лет, Алексеем. Окружили новорожденного царевича няньками да мамками, кормилицами да поилицами, верховодила всем этим бабьим стадом сама царица, на внука не давала дыхнуть.

— Экое ясное солнышко выглянуло на свет Божий! — шумно радовалась она. Более, нежели сама Евдокия, Дуняшка, как называла ее царица, а за нею Петр.

Но молодоженские восторги быстро минули. И стал он ее называть Дунею, а потом и Дунькою. Была она туповата и скучна, разговор с нею не ладился, не то, что с Аннушкой Монсовой. Та была хохотушкою, языкатой, за словом в карман не лезла. А уж до чего хороша!

Отрывал матушку от внука — без нее управятся. Просил порассказывать о батюшке, да будет ему земля пухом, да упокоится он в обители блаженства. Ведь когда он окончил дни свои на сей земле, Петруше было едва четыре годочка. Царица и сама рада была повспоминать о любимом супруге, о славных деяниях его.

— Был твой батюшка добр ко всем и почитал справедливость высшею добродетелью. Оттого и иноземные короли и прочие властители относились к нему с почитанием. Шведская королева Христина, коя потом бросила престол своих предков и срамно слюбилась со своим талантом да утекла с ним в город Рим, набивалась ему в союзницы, но царь-батюшка словно бы чувствовал ее греховность и отверг.

— А отчего батюшка разошелся с патриархом Никоном?

— Вознесся Никон, возгордился непомерно, хвастал своими виденьями. Будто Христос увенчал его короною мученика и именовал великим государем. Сам Христос. Ну, батюшка долго терпел его непомерность, но всякому терпенью приходит конец. А еще батюшка твой был великий храбрец. И когда на Москве разразился бунт, прозванный медным — тогда в казне не оказалось серебра и пришлось взамен чеканить монету из меди да продавать ее, как серебряную, — то батюшка воссел на коня да поскакал во главе стрельцов увещевать бунтовщиков. Ты ныне идешь по стопам батюшки: тот тоже завел было корабельное дело да выписал иноземных мастеров, кои построили ему корабль «Орел»…

— Про сей корабль я слыхал, — перебил ее Петр. — Ты мне про Никона доскажи.

— А что досказывать? Семь лет Никон, возведенный батюшкою в патриархи, его же мучил. Дошел до такой наглости, что отлучил его от церкви. Это батюшку-то, великого богомольца и радетеля о церковных нуждах. Мол, церковь и он, ее глава, солнце, а царь-де луна, токмо ночью светит. Разошелся до того, что архиереев в подземную тюрьму ввергал за вины ничтожные. Поделом ему было — сана лишили да в монастырь Ферапонтов сослали. Но и там он свое беспутство явил.

Дверь в покой неожиданно отворилась, и показался князь Борис Голицын. Лицо его сияло торжеством.