Иван V: Цари… царевичи… царевны…

Прошло не менее получаса. Князь остывал. Он начал было зевать, разнеженный альковным полусветом.

Царевна явилась наконец. Она была готова к любовному бою: на ней был лишь халат, сквозь просветы которого матово блестело голое тело.

— Иди же! — воззвал он, снова приходя в состояние возбуждения. — Я было начал остывать…

— Я тебя разожгу, друг мой князинька. Ты же знаешь, какова я в твоих объятиях. Я — царевна, я царю.

Бес в нее вселился. Бес любочестия. Таковой бес призвал своего собрата — беса любострастия. Оба они в ней соединились и бесновались на ложе любви.

Князь Василий только охал. Время от времени царевна пришпоривала его, и тогда он обращался во всадника. На краткое, впрочем, время.

Наконец утомились, изнемогли. Оба. Царевна снова отправилась в мыльню. А князь Василий, растянувшись на ложе, сладко заснул — после таких-то трудов.

Софья не стала его будить, прилегла рядом и тож заснула. Крепчайшим сном, без сновидений. Проснулись они почти одновременно, пробудился и аппетит. Но князь не пожелал вмешивать челядь в столь нежный час. И попытался раздобыть яства и пития сам, К сему он был непривычен и долго блуждал в потемках, пока не набрел на поставец с винами и закусками. Все это он перенес в опочивальню и там, на туалетном столике, они предались питию и ядению.

О чарах, колдовстве, порче и прочей черной магии никто из них не вспоминал. Лишь толстый фолиант, покоившийся в кресле в распахнутом виде, напоминал об изначальной пели.

Софья неожиданно спросила:

— А что, князинька, ежели бы государь предложил тебе ехать послом к китайскому богдыхану, отважился бы ты?

— Без тебя — нет.

— Ишь ты, какой увертливый. А сам?

— Отговорился бы. Тяжек путь…

Было третье марта 1675 года. Караван Спафария, сопровождаемый любопытными взорами, тянулся по Арбату. Боярин Матвеев провожал его. Напутствия иссякли. Ехали — молчали.

Март еще только пробуждался от зимней спячки. Снега лежали плотные, непокорные. Дорога была пробита бесконечными копытами, завалена конскими катухами, залита конскою же мочой. Впрочем, потрудились здесь и коровы москвичей: у многих они были на подворьях и время от времени их гоняли в заснеженные поля.

— Книги-то взял? — нарушил молчание Матвеев.

— Какие? — не понял Спафарий.

— А те, что в аптеке? «Книги китайского государства»?

— Вестимо, взял. Перечитавши, затвердивши прежде. Намерен кой-что из них перевесть.

Матвеев вздохнул. Жаль ему было лишаться Спафария на долгий срок — на годы. Однако ж был он едва ли не единственным в Посольском приказе — среди многих десятков дьяков, подьячих, толмачей и прочих — пригодным для сего посольства. Он был незаменим и в приказе, и в новой должности. Выбирать не приходилось. Матвеев высказал ему это.

— Заменит меня Петр Васильев Долгово. Мы с ним весьма тесно спаровались, он языки превзошел.

— Знаю, да не то, — вздохнул Матвеев. — Подпирал ты его, а без тебя сдюжит ли?

— Может.

Доехали до заставы.

— Ну, Христос с тобой и Никола Угодник! — сказал Матвеев и прослезился, обнимая Спафария. — Бог весть, свидимся ли.

Николай промолчал. Впереди лежали версты, версты и версты. Бесконечные неведомые пространства и столь же неведомые опасности.

Чем их измерить?

Глава одиннадцатая Сибирь — слово дикое

Тебя отлучат от людей, и обитание твое будет с полевыми зверями, травою будут кормить тебя, как вола, росою небесною ты будешь орошаем, и семь времен пройдут над тобой, доколе познаешь, что Всевышний владычествует над царством человеческим и дает его, кому хочет.

Книга пророка Даниила

Прежде чем отправиться в мое долгое и трудное странствие, я, разумеется, побывал в Сибирском Приказе. Тамошние дьяки оказались ленивы и малосведущи. Меня интересовало, сколь в Сибири городов, сколь острогов, погостов, такие племена встретятся мне на пути и каков их нрав — воинственный или миролюбивый.

От постоянного сидения и бездельного препровождения времени они заплыли жиром, равно и их мозги.

— Велика Сибирь, — втолковывали они мне, — ее умом не объемлешь, а сколь там нашего народу и где он обитает, доподлинно ведают в главном граде Тобольске. Там вашей милости все в доподлинности и точности и докладут. А мы тут для того, чтобы ясак[31] принимать мягкой рухлядью, считать соболей да куниц, шкуры медвежьи и все, что на Москву свезут в казну царскую. И чтоб тот товар был без ущербу.

— А что значит само слово «Сибирь»? — спросил я напоследок, не ожидая, впрочем, сколь-нибудь толкового ответа.