Иван VI Антонович

Датский дипломат писал, что принц, «привыкший к своему заточению, больной и упавший духом, отказался от предложенной ему свободы». Это неточно — принц не хотел свободы для себя одного, он хотел уехать вместе с детьми. Но эти условия не устраивали уже Екатерину. В инструкции Бибикову было сказано, что «мы его намерены теперь освободить и выпустить в его отечество с благопристойностию», а детей его «для тех же государственных резонов, которые он по благоразумию своему понимать сам может, до тех пор освободить не можем, пока дела наши государственные не укрепятся в том порядке, в котором они к благополучию нашей империи новое положение теперь приняли». Из этого текста видны причины милосердия и одновременно жестокости государыни. Принц Антон Ульрих не представлял собой никакой угрозы для ее власти, в отличие от его детей, особенно принцев. Пока императрица не укрепилась у власти, они формально — в силу завещания императрицы Анны Иоанновны — оставались претендентами на трон, следуя в династическом порядке за своим старшим братом Иваном. Естественно, сами по себе они и не смогли бы воспользоваться своим весьма эфемерным правом, но императрица не могла не считаться с мнением общества, которое не забывало «Иванушку» и его братьев. Чуть позже агентами и доносчиками были записаны суждения самых разных людей, считавших, что существовавший наверху династический «непорядок» можно легко устранить, выдав императрицу замуж или за Ивана Антоновича, или за одного из «Иванушкиных братьев» — все же царская кровь, не чета низкопородному Григорию Орлову, как известно, мечтавшему о законном браке с императрицей. Вообще, всё, что было связано с «холмогорской комиссией», вызывало болезненную реакцию императрицы как старая, незажившая рана. Ситуация казалась ей безвыходной: и держать невинных людей в заточении ей было жалко, и отпустить, учитывая политические нюансы их статуса, невозможно. Императрица без энтузиазма восприняла доклад Бибикова о его поездке в Холмогоры, в котором он с симпатией и сочувствием писал о принцах и принцессах, которые, оказывается, за долгие годы неволи не утратили человеческого облика, были воспитанны, добросердечны и дружны. И хотя императрица так и не дала разрешения на обучение принцев и принцесс (это не входило в планы государыни и, кроме того, означало бы, что в Холмогоры придется посылать учителей), они были грамотны. В 1773 году принцесса Елизавета собственноручно написала императрице хорошим стилем и почерком, хотя и с ошибками, три письма, в которых умоляла государыню дать им «хотя малое освобождение из заклучения (так!), в коем кроме отца рожденные содержимся».

[554]

Поднялась тревога: оказывается, дети принца, несмотря на отсутствие учителей, грамотны. Панин, занимавшийся этим делом, сразу же испугался — как бы они не завели переписку с кем-нибудь другим. У арестантов отобрали письменные принадлежности и провели расследование. Выяснилось, что детей писать и читать обучил отец по старой азбуке, которая осталась им от умершей матери, а также по ее священным книгам, которые дети и читали.

[555]

Примечательно, что делами «Холмогорской комиссии», как и делом Мировича, занимались Н. И. Панин и его помощник Г. Н. Теплов. Как во времена Елизаветы, новые власти больше всего опасались, как бы принцев и принцесс не похитили какие-нибудь авантюристы вроде Зубарева, и предупреждали архангельского губернатора о возможном появлении в тех местах иностранного шпиона.