Иван Змеевич и Краса Ненаглядная

— В чистом поле они, шатры разбили. Когда уезжали, то сказали, что поехали тебя встречать со всеми почестями. По всему свету весть прошла о том, как ты одержал победу над поганым чудищем. И как только ты с ними разминулся, сыночек мой ненаглядный, соколик мой ясный, — ласково ответила матушка.

— Я их тут подожду, матушка, — молвил царевич, пряча глаза, утыкаясь матери в плечо и целуя жесткую парчовую ткань, — а у меня есть для тебя молодильное яблочко. Только прошу тебя, скушай его сейчас.

— Благодарствую, сыночек мой родимый, — встала матушка с лавки и поклон Ване отвесила.

Душистое, золотистое, с румяным бочком яблочко пришлось царице по вкусу, с каждым укусом светлело лицо государыни. Появился румянец, волосы завились, пропали сединки, разгладились морщинки, натянулась на груди рубашка и сарафан, ноженьки притопнули в сафьяновых сапожках.

— Ай да яблочко, ай да сынок ненаглядный! — сказала матушка и выбросила в окошко оглодок, — а знаешь ли ты, что короста с государева лица сошла враз, как ты Змея Огненного одолел. Сразу отец и решил ехать тебя встречать, братьев твоих кликнул.

Матушка обняла царевича и пригласила в баньке попариться, отдохнуть с дороги. Шел Ванюша по царским хоромам и не мог наглядеться. Родные стены должны были излечить его тоску и тревогу, все сомнения развеять. Ведь не должно быть такого, что в родном дому ему зла желают? Ведь он победитель, спаситель. Его надо рядом с батюшкой по правую руку пировать усадить, о невесте, Красе Ненаглядной расспросить.

Пока парил его в баньке дядька Ерошка, веником березовым охаживал, ключевой водой от жара отливал да травяной взвар предлагал, совсем царевич разнежился. А как надел на себя новый кафтан, золотом по подворотам шитый, каменьями по вороту украшенный, как расчесал свои кудри золотые, так и силушки прибавилось. Хоть пировать готов, хоть на ратный подвиг.

— А какой он из себя Змей Огненный? — спрашивал дядька Ерошка, — берет ли его меч-кладенец?

Но на все вопросы Ваня только загадочно улыбался, и дядька решил, что богатырь своих ухваток не выдаст.

Только государыня принялась сыночка хлебом-солью потчевать, как пушка выстрелила, и пыль столбом поднялась.

— Вестимо, государь вернулся, — подняли вокруг шум и гам

Государыня с Ваней кинулись встречать царя со свитой.

Стоит царевич на крыльце и глазам своим не верит. Впереди на вороном коне царь едет, за ним на кауром коне брат Дмитрий… Следом брат Зотей на гнедой кобыле, телега за ним, а в ней Серый Волк связанный лежит и рядом Краса Ненаглядная с путами на руках и ногах. Ахнул царевич, не знает, то ли радоваться встрече, то ли за меч булатный хвататься.

— Вижу, вижу, государыня матушка, — молвил царь Выслав, — что ты уж с младшеньким сыном встретилась, яблочка отведала. Не нарадуюсь, на тебя глядючи.

— А сынку своему, Иванушке, ты не рад, государь мой ясноглазый? — спрашивает царица.

Нахмурил царь брови, оглянулся на своих сыновей, что с коней спешились.

— Уж не знаю, чему и радоваться, позору претерпел столько, что глаза бы мои Ивана не видели, но раз уж явился, не запылился, учиню допрос и правище. Никто не скажет, что царь несправедлив, коль с родного сына взыскивает.

— Да за что же взыскивать? — вскричала царица и руки на груди сложила.

Царь мимо прошёл, на Ваню взглянул косо.

— За позоры скоморошьи, за пожар в тереме брата старшого, за то, что всех слуг брата среднего отравой смертной уморил, за то, что ведьму проклятую в жёны выбрал и на волкодлаке по царству гарцевал, народ пугал. А пуще всего, — сказал царь строго, — за покражу яблока молодильного, которое, рискуя жизнью своей, царевич Дмитрий, княже Старой Дубравы, добыл для тебя, моя государыня.

— Как так царевич Дмитрий? — пролепетала Заряна, — Разве не Ваня добыл?

— Вся дружина подтвердит, что я! — усмехнулся князь.

— Так это же поклёп! — рыкнул волк из телеги.

— Нет в ваших словах ни капли правды! — выкрикнула Крася

— Кто вас станет слушать, оборотни проклятые? — отчеканил Зотей.

Глава 22

Сидел Ваня в сырой темнице, руками взявшись за кованую решетку и думал: «Вот она какая бывает — царская милость!» и даже не разу в мыслях не назвал государя отцом. Дядька Ерошка принес объедки с царского стола, сопли рукавом вытер.

— Уж прости меня, царевич, что вызволить тебя не могу. Не могу поперек царского приказа пойти.

— Что же царь Выслав с Дмитрием да Зотеем делают?

— Пируют, да решают, как от змеева отродья избавиться, от спутников его — Жар-птицы и волкодлака. Как решат, так и выполнят.

— А что же матушка?

— В горенке слёзки льёт, приставлены к ней мамки да няньки, чтобы жизни себя не лишила, царский род не опозорила.

Взял пленник криво отломленные куски каравая и давай их жевать и водой ключевой запивать. И показалось это кушанье ему горьким, как нищему подачка.

— Знаю я, дядька Ерофей, что ты из темницы меня не выпустишь, а только скажи мне, отчего так отец меня ненавидит? И давно ли задумал извести меня?

— Вот и я не знал за что, пока в баньке тебя не попарил. А как со спины змеиные чешуйки соскреб, так и открылась мне правда.