Иванов и Рабинович, или Ай гоу ту Хайфа

— Борис Борисович! Считаю себя обязанным предупредить вас, что по возвращении в Ленинград я буду вынужден…

— Пишите, пишите, — сказал капитан. — Страна, воспитанная в традициях Павлика Морозова, в повальном доносительстве, не может сразу отказать своим верным сынам в возможности нагадить в карман ближнему. Пишите. Я же помню, сколько вы писали во все концы, чтобы наше корыто не переименовали в «Академик Сахаров». Пишите, но если нас с вами после этого уволят из пароходства, то я со своим дипломом смогу хоть детишек по Неве катать на речном трамвайчике, а вот что вы-то будете делать со своим высшим партийным образованием?

— Я могу идти? — напряженно спросил первый помощник.

— Идите, — равнодушно сказал капитан и закричал громовым голосом на все судно: — Боцмана ко мне!!!

Примчался боцман — здоровенный молодой полуголый парняга в стираных-перестиранных джинсах и с каскеткой на голове. Вытянулся перед капитаном в струнку:

— Слушаю, Борис Борисович!

Капитан вытащил из нагрудного кармана рубашки небольшое портмоне, порылся в нем, оставил себе несколько одно- и пятидолларовых бумажек, а двадцатидолларовую купюру протянул боцману:

— Двадцатник передай этим чудакам. Мало ли на что сгодится…

— Борис Борисович… — замялся боцман. — Там ребята уже собрали им по мелочишке…

— Ну и дураки, — спокойно сказал капитан. — Придут в Ленинград — самим жить надо будет. Выполняй!

— Слушаюсь! — боцман расплылся в улыбке.

— Да! И еще… Пошуруй у себя в хозяйстве — какие-нибудь шмотки для мужиков. Гляди, как обтрепались…

— Слушаюсь, Борис Борисович! У меня в заначке есть пара новых тельников. Пойдет?

— Пойдет, — сказал капитан. И дай-ка две бутылки «Столичной» из моего представительского запаса.

Как Клавка и Ривка упустили свое бабское счастье!

Свежий ветер дул в паруса «Опричника». Сильно накренившись, он мчался с добротной скоростью по южным водам Эгейского моря, оставляя за собой короткую белопенную тропу, которая уже в пятидесяти метрах за кормой съедалась мелкими злобными волночками с седыми загривками…

В русских полосатых тельняшках и черных пиратских шапочках с желтыми китайскими иероглифами, в продранных, обтрепанных штанах, с ножами у пояса, под невиданным зеленым шелковым флагом с золотым драконом Арон и Василий выглядели более чем живописно!

Штурвал держать было невероятно тяжело — ветер был сильный, скорость достаточно велика, и от этого нагрузка на руль увеличивалась втрое. Но Василий, сжав зубы, всеми силами, всем небольшим весом своего тела удерживал яхту в нужном направлении.

Арон возился на камбузе, беспокойно выглядывал в кокпит, понимая, как трудно сейчас приходится Василию, стоявшему на вахте. И поэтому с материнскими интонациями в голосе время от времени спрашивал:

— Тебе жареную корейку с чем сделать — с картошечкой или с макарошками?

Василий глубокомысленно задумался, пресыщенно выбирал, прикидывал и наконец отвечал:

— Давай с картошечкой… Макарошки уже малость поднадоели.

— А на сладкое? — спрашивал Арон. — Может, компотику? Есть абрикосовый, сливовый, яблочный!‥

И снова Василий раздумывал и в конце концов говорил:

— А может, кофейку покрепче замостыришь?

— Нет вопросов! — радостно кричал Арон. — Тебе со сгущенкой или с сахаром?‥

После обеда на вахте у руля стоял Арон, а Василий в каюте попивал кофе со сгущенкой из большой фаянсовой кружки Марксена Ивановича Муравича.

Над его головой на переборке каюты уже образовывалась некая выставочная экспозиция. Начиналась она с фотографии Марксена Ивановича, за ней следовала вырезка из иностранного спортивного журнала с изображением яхты-ретро стоимостью в двенадцать миллионов долларов, дальше к стене была прикноплена турецкая газета с фотографиями «Опричника» у Стамбульского причала и его владельцев в полицейском участке Среднего порта, затем следовала вырезка из греческой газеты тоже с фотографиями и под английским названием «Ай гоу ту Хайфа!»…

— Ах, дуры, дуры, дуры!‥ — прихлебывая кофе сокрушенно проговорил Василий, и от огорчения даже стукнул кулаком по столу.

Арон тревожно заглянул в каюту:

— Ты чего, Вася?!

Василий взял кружку с кофе, вышел в кокпит, уселся рядом со стоявшим Ароном.

— Я говорю, Ривка и Клавка — дуры стоеросовые! Не путались бы со всякой швалью, со шпаной — не попадали бы в разные заморочки… Пошли бы сейчас с нами, мир поглядели бы!‥ Увидели бы — какие настоящие мужики бывают на свете…

— Это ты про нас? — спросил Арон.

— Нет. Я про ребят с «Академика Сахарова», — сказал Василий.

Подумал немножко, допил кофе и отнес кружку в каюту.

Вернулся в кокпит и сказал:

— Ну, и про нас в какой-то степени…

— Это точно! — горделиво согласился Арон. — Прошлепали они свою жизнь, курицы несчастные!‥

Ветер крепчал. Даже в кокпите, стоя рядом друг с другом, разговаривать было уже трудно, приходилось кричать.

— Васька! Погодка-то того!‥ — стоя у штурвала крикнул Арон.

— Пора рифы брать!‥ Для такого ветра — парусов слишком много! — прокричал в ответ Василий.

— Надень жилет и привяжись концом к релингу! — крикнул Арон.

— Да ладно тебе…