Иванова свобода (сборник)

– Да чего ее сейчас причесывать? – удивилась нянечка. – Ее ж только через час придут отключать. Там родственники должны собраться, юрист из административного корпуса подойти. Я знаю: у нас в четвертом одного деда в прошлом месяце отключали. Пока все соберутся, у нее волосы опять спутаются.

– А я еще раз причешу, – сказала Даша.

Она намочила щетку и начала расчесывать мне волосы.

– Делать тебе нечего. – Нянечка откинула одеяло и начала расстегивать памперс. – Давай поменяем лучше.

Через час. Как быстро летит время. Как все быстро проходит. Солнце стоит за окном и не решается войти. Глупое солнце: входи, я не боюсь.

Спать не хочется. Ничего не хочется. Жалко – в жизни не было ничего значительного. Не о чем вспоминать.

Заглянули в дверь. Голоса, Юлия Валерьевна. Кто-то плачет в коридоре, это мама.

Идут.

Финальная сцена. Моя главная роль – играю саму себя. Приготовилась, мой выход.

БЛАНШ (вступает в кухню) . Не вставайте, пожалуйста. Мне только пройти.

Путь к себе

Sur le pont d’Avignon

L’on y dance, l’on y dance.

Sur le pont d’Avignon

L’on y dance, tous en rond.

На мосту в Авиньоне

Танцуют, танцуют.

На мосту в Авиньоне

Танцуют, кружатся.

Французская песня XV века

Впрочем, ей не нравился Марракеш.

Африка, пыль.

Их дом в Ивернаже был, однако, удобен: прохладные белые стены, мраморные полы без ковров – от них жарко. Дом стоял в стороне от рю Мулай Эль Хассан и прятался от оранжевого, испещренного черными точками солнца в тени большого офисного здания. Нижний этаж здания занимало “Кафе де Марсель”, где Лиза впервые увидела Азиза Мансури; он работал на четвертом этаже, в компании Africa Ciel , что переводилось на русский как “Небо Африки”. Никто в Марракеше, правда, не переводил это на русский.

Компания занималась катанием туристов на воздушных шарах.

Туристы должны были подняться затемно: в пять утра к гостиницам и риадам – семейным постоялым дворам – подъезжал маленький автобус, чтобы везти сонных туристов за город, сквозь утреннюю тень оазиса Эль Джухаб, вдоль высоких заборов больших вилл и маленьких пыльных ферм без заборов. У дороги – в тени деревьев – стояли понурые верблюды с плешинами облезшей бурой шерсти. Их погонщики сидели рядом на корточках и плевали на чахлую пустынную колючку. Затем деревья неожиданно кончались, и открывалась плоская земля без края, с рваными зубцами темно-синих Атласских гор на востоке. Туристов высаживали и подводили к огороженной площадке, где, привязанный, колыхался цветастый купол воздушного шара. Здесь их отправляли в небо Африки. С ними летел Азиз.

Ивернаж, где находился дом Лизы, считался в Марракеше особым районом: тут почти сто лет жили иностранцы, приезжавшие в Марокко перебывать холодные европейские зимы. Ивернаж означало Зимнее жилье, Зимовка по-русски. Теперь иностранцы жили здесь круглый год, и в местных кафе почти не стало слышно гортанной арабской речи. Кафе открывались рано, и первыми приходили марокканцы; они долго пили сладковатый мятный чай, отрывая маленькие кусочки непропекшегося теста от бледных круглых лепешек. Все говорили по-французски, изредка вставляя словно изжеванные арабские звуки. Лиза пила густой горький кофе и смотрела на мужчин.

Обычно Лиза завтракала у себя в саду, под маленьким бамбуковым навесом. Там стоял стол на четверых, хотя в доме жило двое: она и муж. Столешница была выложена мозаикой, что-то восточное – стелющийся по периметру плющ арабских слов. Вокруг стола росли кусты чайных роз – белых и желтых, и между ними узкий проход к беседке, в центре которой неторопливо жаловался фонтан. Нужно было осторожно протискиваться меж колючих веток с большими цветами, и Лиза часто рвала свои шелковые кафтаны. Она никогда их не чинила и продолжала носить как есть – с длинными прорехами со всех сторон. При ходьбе в прорехи струился воздух, и его узкие языки скользили по голому телу. Мурашки.

Их никто не навещал: они ни с кем не дружили. Дважды в неделю муж улетал в Касабланку, и по этим дням появлялся Азиз. Это ничего не меняло: что с мужем, что с Азизом за столом оставалось два пустых места. На стульях, где никто не сидел, желтые подушки выглядели новее.

В дни, когда муж улетал, Лиза звонила Азизу и говорила их слова: “C’est moi, je suis libre aujourd\'hui”. Азиз никогда не отвечал сразу, и ей это нравилось. Лиза представляла, как он висит в небе Африки, на воздушном шаре, и не думает о ней. Ей нравилось, что он не думает о ней. Что она для него ничего не значит. Просто русская девочка, с которой он спит, пока муж в Касабланке. Просто секс. Она будет стараться ему услужить.