Ивановна, или Девица из Москвы

Вот сегодня я наблюдал, как люди растирают еловые опилки с горстью отрубей, чтобы приготовить еду. Были среди них и такие, кому прежде лакеи всегда за столом прислуживали, как английским лордам. Бедняги! А вот сейчас люди из простых отступили в сторонку и, хотя сами голодные, предложили хозяевам первым поесть черной похлебки, и не притронулись к еде, пока граф и его маленькие сыновья не получили свою порцию. Славное было зрелище, пусть и очень печальное, ведь оно показало, какой человек их хозяин. Ты ведь знаешь, что неотесанный люд наглеет во времена равенства, чего мы навидались при выборах.

Когда я стоял, глядя на эту кучку людей, — и не потому, что было в этом что-то особенное, здесь только такое и видишь, — то заметил сидящую на земле женщину. Она выглядела такой больной, что невозможно было ей не посочувствовать, особенно когда я сообразил, что она не в состоянии проглотить пищу, которую ей давали. Ну, я и сбегал в нору, куда нас с хозяином загнали, как зайцев, взял там немного печенья и чуток портвейна и вернулся к тому графу. Уж как смог, я ведь мало чего могу сказать на ихнем языке, дал ему понять, что это для несчастной женщины, про которую я решил, что она его жена. А он, видя, что я иностранец, принял меня за француза. Никогда не забуду его взгляда — гордого и в то же время такого горького, казалось, он говорил: «Я презираю тебя и твой подарок, однако я должен спасти свою жену любой ценой». Поверь мне, Джон, я, видя горе этого человека, заревел, прям как баба, и крикнул на чистом английском: «Возьмите, милорд, возьмите! Видит Бог, я отдал бы целый бочонок ради вашего спасения, это подарок от честного английского парня — в нем нет французского яда». Ох! Видел бы ты радость на его лице, когда он понял, что я говорю, потому как сам он говорил по-английски очень порядочно для русского (русские, в основном, безграмотны, бедняги!), и объяснил тем людям, что я сказал. И все они, бедняжки, подошли ко мне поближе. Похоже, чтобы поблагодарить меня. И когда граф обмакнул печенье в вино и покормил свою несчастную леди, лежавшую на земле, и ей вроде от этого здорово полегчало, два маленьких мальчика, их сыновья, подбежали ко мне, обхватили ручонками мои колени и полезли целовать меня, тут уж, кажется, все порадовались. А я чувствую, у меня сердце чуть не разрывается. Все на свете отдал бы за то, чтоб забрать их в Блу-Постс и закатить славный обед с бочкой эля. Ну да ладно! Ничего тут не поделаешь. Но если я доживу и снова увижу малышку Англию, то мы с тобой, Джон, выпьем за здоровье и успех всех этих людей, и будь проклят Бонопарти! Так мы и сделаем, клянусь Юпитером!

Теперь ты понимаешь, Джон, что голод и голодающие здесь в России совсем не то, что у нас в Йоркшире. Вид английского работного дома здесь, в Москве, показался бы распрекрасным даже дворянину, когда б он увидел его своими глазами, а что уж говорить о простых мужиках, а, Джон? Эх, дружище, люди у нас там не имеют никакого понятия о таких вещах. Не подумай, что их царь и дворяне, которые отсюда далеко, не обращают внимания на то, что здесь творится, — нет, вовсе не так. Они очень стараются помочь, но издалека им трудно что-то довезти досюда так, чтоб провизия не попала в пасть голодным французам, а теплые вещи не укрыли их тощие спины. Но, слава Богу! Французы убираются прочь, да и в землю-матушку их немало полегло, так что наступает время помочь бедным русским. Мой хозяин отправил в Англию заказ на уйму одеял и теплых камзолов и сказал, что надеется, на Рождество будет подписка в пользу русских. Что же до меня, так я бы желал, чтоб подписался весь мир, а особенно Южная Америка, где, говорят, есть много говядины и Мадера, откуда нам это вино и привозят.

А теперь, Джон, хочу рассказать тебе, что привело нас в это мрачное место. А правда такова: мой хозяин — храни его Бог! — самый, как ты знаешь, хороший человек из всех, кто только рождался на свет. У него душа принца, и, скажу больше, он очень смелый, просто герой, но есть у него один недостаток, ну, не то чтоб недостаток, а своего рода слабость — он постоянно влюбляется, то в одну, то в другую. И вот ему взбрело в голову отправиться в Москву искать прекрасную леди, некую Иуан Ууни, которая приходится сестрой другой прекрасной леди. По правде говоря, вообще-то он собирался отправиться на поиски какого-то старика-дворянина еще до того, как услышал об этих красавицах. Но я, как никто другой, на три аршина в землю вижу и, хотя знаю, что, кроме сэра Эдварда, ни один мужчина не отправился бы так далеко на помощь другому мужчине, все ж таки представить себе не могу, чтобы кто-то пустился в эдакое путешествие ради мужчины, ну, разве что ради своего отца или друга. Потому в глубине души считаю, что он последовал сюда за женщиной. Но я всегда делаю вид, что верю ему, потому как по себе знаю, что людям не нравится, когда кто-то доискивается до истинных причин их поступков.