Ивановна, или Девица из Москвы

Ты, верно, думаешь, что не стоит говорить так много о бедняжке, покрытой, как Золушка, грязью и золой, когда лучше бы рассказывать тебе о том, что Бони в это самое время полностью разгромлен и не знает, по какой дороге ему убегать; и что несчастные изгнанные жители Москвы начинают возвращаться из своих лесов и укрытий и строить маленькие деревянные домишки, чтобы оберечься от суровых холодов, которые уже погубили многих из них, но все же еще больше — их врагов. В самом деле, страдания несчастных солдат, которые родились в мягком климате и прежде служили только в теплых странах — за пределами того, что ты можешь себе представить. Все их лошади пали, частью от голода, но по большей части от холода, нередко замерзая стоя. Должен признаться, Джон, когда я про это услышал, то очень опечалился, потому как всем сердцем люблю хороших лошадей. А кроме того, понимаешь, лошади ведь ни в чем не виноваты, несчастные создания, так что для англичанина вполне естественно пожалеть их.

Когда получишь следующее письмо, Джон, я, надеюсь, буду уже в Петербурге, где в домах есть хорошие печки и много еды. Хозяин так изменился, что не могу тебе сказать, останемся ли мы там или вернемся в Ригу. Потому что достаточно ясно вижу, что он сам толком не знает, чего хочет, а стало быть, и я не знаю. По-моему, так он совершенно влюблен в Иуайнони, и считаю, что это вполне естественно для него. Но любовь в этих северных странах вовсе не такова, что у нас. Вместо того чтобы делать мужчину по двадцать раз на дню то оживленным и веселым, то раздражительным и угрюмым, то вверх, то вниз, подобно волану, здесь в России она делает его тихим и спокойнейшим, молчаливым, как статуя, и добродетельным, как святой. Не скажу, что влюбленному лучше быть именно таким, но англичане все-таки гораздо забавнее, хотя, когда сэр Эдвард был сражен леди Белл Сеймур, мне это доставляло много хлопот. Поскольку она все время не давала ему покоя своими капризами и флиртами, мы скакали из Оксфорда в Лондон, из Лондона в Парк, точно жареный горох на сковородке. Тогда я сказал себе вот что: «Я никогда не влюблюсь ни в одну женщину, чтоб не было этих ревностей, причуд и всякого такого». Поэтому, когда я встретил Салли Браун (ты помнишь Салли, Джон, у нее еще такие распрекрасные голубые глаза, огромные, как у леди Иуайноне), послушай, когда я понял, что она, похоже, слишком капризная, я тут же порвал с ней. Поскольку, видишь ли, благодаря моему хозяину понял, каким дураком буду выглядеть, и я такого не выдержал бы. Нет, я чувствую, такое накатывает на меня время от времени, Джон, признаюсь. Но мужчине лучше уж сомневаться, такое он в состоянии претерпеть и скрыть, нежели мучиться пляской святого Витта и жаловаться каждому встречному и поперечному. А такое происходит со всеми теми, кто имел несчастье влюбиться в великих красавиц, знающих свою силу. Все эти красавицы, по сути, своего рода Бонопарты. Сначала они вторгаются в ваше сердце — потом поджигают все, что в нем может гореть, — а потом уставятся вам в глаза и говорят, что вы сами все это натворили. Ох, злодейки! Но я умываю руки ото всего от этого, и до конца дней моих больше не буду оказывать внимание женщине, кроме тех случаев, когда надо помочь той, что попала в беду, потому что это естественно, ты же понимаешь, Джон, и, как я сказал Элизабет, каждый англичанин так и должен поступать. На том, Джон, остаюсь твоим верным другом и доброжелателем,

Томас Ходжсон.

Том II

Письмо I

Ивановна Ульрике

Новгород, 28 нояб.

Спешу сообщить тебе, моя дорогая сестра, что мы задержались из-за нехватки лошадей, поскольку все экипажи отданы на службу властям — против этого обстоятельства ни один истинно русский человек не станет роптать, какие бы неудобства лично ему это ни доставляло. И хотя вряд ли кто испытывает большую досаду, чем я, все же не могу быть настолько эгоистичной, чтобы сетовать на это, ибо так, бесспорно, содействую славным успехам моей любимой страны.

Мое желание увидеть тебя, дорогая Ульрика, было столь горячо, что оно помогало мне до сих пор переносить тяготы путешествия с мужеством, которое могло бы меня удивить, если б я уже не знала по опыту, как обильно разум, будучи в сильном возбуждении, восполняет недостаток физических сил, и ныне я готова тебя известить, что рукам твоим предстоит обнять нечто вроде дышащего скелета вместо пухленькой цветущей девочки, которую когда-то ты называла смеющейся Гебой.