Ивановская горка. Роман о московском холме.

Петр Паламарчук

Ивановская горка Роман о Московском холме

ОБРАЩЕНИЕ КО БЛАГОСКЛОННОМУ ЧИТАТЕЛЮ

«Лета к суровой прозе клонят...» — сетовал поэт на пороге своего тридцатилетия. Но куда, уже в свой черед, клонит проза? Стоя у черты того, что академик Д. С. Лихачев счастливо назвал «тысячелетием русской культуры», ответим — к истории. Общество в зрелом возрасте чрезвычайно озабочено вопросом о своих корнях, истоках.

Главное действующее лицо романа — холм посредине Москвы, носящий имя Ивановского. Имя, которое в просторечии нередко прикладывается ко всякому русскому; поэтому-то здесь, на площади менее одной квадратной версты, и сошлась этих Иванов добрая сотня. Лев Толстой некогда обмолвился о том, что-де стыдно писать про «Ивана Ивановича, которого никогда не было». Так вот, кроме нашего современника Вани-Володи, чьими глазами увидена тысячелетняя история холма, все остальные 99 Иванов совершенно доподлинные. История, а для нас в особенности история отечественная, настолько художественней никогда не бывавших приключений вымышленных «Иванов Ивановичей», что на долю сочинителя оставалось лишь собрать её, освободить от мёртвой шелухи лжи и расположить в наиболее выгодном для обозрения порядке, когда блеск сиюминутной пестроты уступает место могучей красоте единства.

Дерзнувший приняться за русский роман ставит себя в чрезвычайно ответственное соседство с высочайшими образцами. Он связан заочною клятвой быть немногословным и вести речь лишь о том, что называется «самое главное». Наследственная крепость духа, связь настоящего со славным прошлым и противостояние всякого разбора сектантству — то есть, в исконном значении слова, расколу,— вот что составляет предмет этой книги. Он злободневен и насущен — недаром же первый сектант-«каженик» явился на Русь всего через шестнадцать лет после её крещения. За протекшие с тех пор десять веков секты оторвали от народного тела не только десятки миллионов старообрядцев, о чём более или менее известно. Малоизученным, а потому и более опасным соблазном служат зародившиеся у нас изуверские толки хлыстов и скопцов, а также их великосветская ветвь — «вольное каменщичество», масонство. Со всею этой нечистью при настоящем жадном любопытстве к родной истории следует быть постоянно начеку, чтобы вместе с сокровищами не откопать тонкий трупный яд.

Всего двадцать лет назад Историческая энциклопедия могла позволить себе заявление, что «в настоящее время» масонство на Западе «заметной общественной роли не играет», да и в России после 1822 года тоже (автор статьи Ю. М. Лотмаи). А ещё немного спустя пришлось заговорить о том же совсем на иной лад... Между тем немало крови и душ положено было на преодоление в прошлом у нас этих грозных соблазнов; и важно, чтобы выработанное противоядие не пропало даром — слишком большою ценой оно было куплено.

В 1986 году наконец вышло в свет первое художественное исследование трудных путей духовных поисков наших предков девятнадцатого века — роман Владимiра Личутина «Скитальцы». Кому-то может показаться, что описанные в нем искания дело давно минувших дней. Но это глубоко неверно. Недаром же на нашем тысячелетнем холме по сей день и час работают не только Российская историческая библиотека с городским отделением Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры, но ежедневно звонит православный храм, сотни москвичей и иногородних посещают молитвенный дом баптистов, общину адвентистов седьмого дня и хоральную синагогу; а кое-кто и Управление по выдаче виз желающим поменять Родину. Духовная борьба продолжается, и закрывать на неё глаза безрассудно. Это в особенности показали недавно окончившиеся годы полуправды, когда из-за отсутствия гласности выработалась привычка всякое печатное слово воспринимать шиворот-навыворот.

Роман двигается вперёд тремя путями, тремя кругами, имеющими, однако, как загадочная Мёбиусова лепта, одну общую поверхность. Это многоцветная история Ивановской горки, полная самых разнообразных приключений плоти и духа; подлинное жизнеописание вора-сыщика «осьмнадцатого столетия» Ваньки Каина, — и поиск, скорее даже гонки за правдой нынешнего жителя горки, Вани-Володи. О Каине, являющемся как бы его чёрной тенью, следует ещё сказать особо. Тёмного, скажем более — захватывающе-мрачного у него в достатке, как, впрочем, и в нескольких других событиях, происходивших на Ивановом холме; хотя праведниками он тоже обделён не был. Впрочем, праведник стоит на прямом пути, и не его приходится спасать в первую голову; но и всякий человек, покуда ещё дышит душа его, полномочен сделать собственный выбор по совести. Не напрасно же бытовало у нас поверье о том, что само слово «покаяние» идёт от имени древнего грешника Каина. И пусть на поверку «каяться» представляет собой древнейший, общий всем индоевропейским народам глагол — очень многое говорит сердцу именно эта народная этимология.