Ивановская горка. Роман о московском холме

Пришед в назначенное место, иноки по своему пустынно жительскому обычаю затеплили свечу и принялись петь вечернюю службу да читать молитвы. Дьявол же, не терпя их пения, начал на полатях крепко стучать и нелепыми голосами кричать, укоряя Иллариона безстыдными речами: «Уж не ты ли, калугере, пришёл сюда выгонять меня? Поди-ка ко мне, переведайся!» Но преосвященный продолжал своё дело, никуда не озираяся, между тем как бес все безчинствовал: «Поди, калугере, ко мне! Переведаемся с тобою!» Когда же владыка приступил к акафисту Богородице, во умилении вознося руки к небу, ударяя себя в грудь, испуская потоки слёз и припадая к земле, тогда бес, молитвами архиепископа будто пламенем опаляем, отлетел оттуда, яко стрела быстра, и умолк до тех пор, покуда не окончилось чтение. А затем опять принялся вопиять дикими гласами, приговаривая: «Эй ты, плакса! ещё расплакался! Иди же ко мне, переведаемся!»

По сотворении вечерни и келейного правила, ночью, уже когда погасили огни, преосвященный стал произносить молитвы на изгнание нечистых духов, неутешно проливая слёзы, а дьявол продолжал орать нелепотно: «Э-эх, калугере! ещё ты и в потёмках разнюнился!» И застучал на полатях крепко; а потом, промолвив грозно: «Я к тебе иду, к тебе иду!» — замолчал. При этом отец Марко, побеждаемый страхом, хотел было и вовсе из кельи бежать, но владыка ободрил его стоять крепко и ничего не страшиться, присовокупив: «Даже и над свиньями дьявол без повеления Божия власти не имеет». Чорт же обернулся тогда чёрным котом и начал архиепископу под колени подкатываться всякий раз, как тот земно кланялся. Мешая так его поклонам, бес хотел навести на гнев и отвадить от молитвы, но Илларион был крайне незлобив: подскочит ему чорт под колени, а он рукою его отбросит в сторону и сотворит метание.

Отправив наконец все уставные служения, повелел он спутникам, охранив лице свое крестным знамением, ложиться почивать с миром. Отец же Марко спрятался глубоко под шубу от великой боязни.

На следующий день преосвященный, совершив утреннее пение, вышел из богадельни по делам. Тогда дьявол сказывал богаделенным бабам о нём, до чего владыка праведно живёт: «Как стал-де во время акафиста плакать, то устрашил меня, будто огнём ожёг, так что я выбежал вон. А когда молился в потёмках, и я чёрною кошкой к нему подлетал, мешая ставить земные поклоны и думая любовь на гнев преложить, — ничего и тут успеть не возмог!» И все это говорил окаянный, будучи сам невидим.

В то время одна из баб положила ребенка в люльку и стала его качать. Бес же, выхватив дитя, взял неведомой силой самое бабу, запхнул в люльку да пустился трясти, приговаривая: «Люли, баба! Люли, дурная!» Вдруг возвращается в богадельню владыка Илларион — и дьявол давай только ноги от него наутёк в велицем страхе, оставя бабу сидеть торчком во дитячей во зыбке.

Когда же Илларион принялся святить воду, бес начал страшно кричать и бросать белым каменьем, так что вся богадельня потряслась; однако по молитвам владыки никому от того вреда не учинилось. Он продолжал совершать служение, никуда не оглядываясь, между тем как нечистый дух все вызывал его переведываться на поединок. И вот, окропя образа и стены святою водою, Илларион вступил с дьяволом в решительное противоборство: обратился в ту сторону, где он вопил зверскими голосами, и воскликнул: «Где еси ты, враже веяния правды? Аз раб Господа Иисуса Христа, от Его имени гряду бороться с тобою — выходи же, окаянный!» После , чего начал повсюду решительно кропить освященной водою: и на печи и на полатях, и на лавках и под лавками, и потолок и стены. Дьявол же умолк и скрылся, не являясь затем целых три дня.

Но потом опять очутился в богадельнях и принялся жалиться богаделенным бабам: «Хорошо сей монах перед Богом ходит. Нельзя мне приблизиться к нему!» А когда воротился сам Илларион, дьявол стал уже не так дерзновенно подавать голос — видимо ослабев, говорил как-то немо. Тут преосвященный и подступил к нему с допросом: «Всё ли ты безстыдствуешь, окаянне? Заклинаю тебя именем Божиим, поведай мне, где ты был в эти три дни и где скрывался» —

«Когда ты кропил, — ответствовал бес, — в то время я под платьем на шесте сидел, а как и там не смог усидеть, перескочил на шесток, потому что там ты брызнуть-то позабыл. Так и сидел по сию пору на нём, отдыхая», Илларион вопрошал далее. «А каменье белое где берёшь?» — «С Белого города», — доложил дьявол». «Как твоё имя?» — продолжал испытывать его владыка, «Имя мне Игнатий, — сообщил бес-собеседник, — я княжого рода. Телесен, живу по плоти. Мамка в детстве послала меня к лукавому — и тотчас черти меня подобрали».

Потом Илларион продолжил изгнание его из богаделен, но он всё не хотел уходить, сетуя, что не своею волею тут поселился, будучи послан свыше, а потому и не способен самохотно убраться во своя си. Однако мало-помалу вновь принуждён был говорить немо и, ослабевая, исчезал.