ИВАР КАЛНЫНЬШ. ВЕЧНЫЙ МАЛЬЧИК

– Да никак. Секс-символ комсомола? Звучит смешно. В то время никто не пользовался таким термином, этим английским словом. Этикетки стали приклеивать, когда появилась желтая пресса. Письма – это еще самое безобидное, что есть в моих историях с поклонницами. В каком-то городе после спектакля устроили прессконференцию. В стороне от журналистов сидела женщина. И вот она то подмигнет мне, то рукой помашет – в общем, странно себя ведет, будто моя хорошая знакомая. После пресс-конференции подошла: «Неважно, что вы тут рассказываете, я-то про вас знаю настоящее…» Я онемел. И тут выяснилось, что какой-то шутник общается с ней по Сети от моего имени. Поэтому я ничего не символизирую и в соцсетях сам не выставляюсь. – Ваша вторая большая роль – тоже красавец, Эдвин из «Сильвы». Чем запомнились съемки? – Если честно, с жанром оперетты у меня нет ничего общего, о чем я сразу сообщил режиссеру «Сильвы» Яну Фриду. Тот ответил: «Это и хорошо». Со мной снима лись Виталий Соломин, Игорь Дмитриев, Татьяна Пилецкая, Павел Кадочников и другие артисты, которые тоже в оперетте не работали. Они все поют в «Сильве» чужими голосами, и я – не исключение. Когда меня утвердили, уже существовала запись Алексея Стеблянко, озвучившего моего героя. Петь сам я в любом случае не смог бы. У меня  баритон, а у Эдвина партия тенора. – Как это – ничего общего? Вы же пели в юности в группе, на нескольких инструментах играете… – Пел, но с опереттой до сих пор не дружу. Когда был в Вене, специально ходил посмотреть, как австрийцы это делают. Да, немного лучше, чем остальной мир. Но видимо, надо там родиться, чтобы тонко прочувствовать всю красоту жанра. А играл и пел я в ансамбле со своими же ровесниками, это было давно и нельзя назвать профессиональным.  В подростковом возрасте мы слушали «Битлз», «Энималз», «Криденс», «Роллинг Стоунз», Эрика Клэптона – много всего, что разительно отличалось от музыки, ко торую передавали по советскому радио. Чтобы поймать Би-би-си или пиратские радиостанции, сами делали разные приспособления. Ведь музыку «загнивающего капитализма» в нашей стране глушили. То, что нам удавалось послушать, записывали на большие бобины, разучивали и  уже к следующим выходным могли сыграть на танцульках. Такой вот был у нас кружок «Умелые руки». Конечно, играли мы кто во что горазд и наши выступления были сумбурными. Но ведь тогда не было ни Интернета, ни компьютеров, ни хорошей аппаратуры. Да и дискотек не было. У каждой школы был свой ансамбль, и танцевали только под живую музыку. – Не было соблазна стать музыкантом? – Я подумывал об этом, но наша группа по большому счету была самодеятельностью – до записи дело так и не дошло. Да и негде было записываться: попасть на студию «Мелодия» – нереально. Только потом, гораздо позже, когда уже работал актером, к нам в театр пришел молодой композитор. Мы подружились и создали лирическую программу – концерт из девятнадцати песен. Потом ему как молодому ав тору дали возможность записываться на студии. Начальство подумало: «Ну придет артист, споет две-три песенки – и все». Но мы за тот ве чер записали все девятнадцать песен… Если говорить о музыке в моей жизни – она со мной с раннего детства. В три годика меня отвели в небольшой Дом культуры, где были разные кружки, в том числе и ансамбль струнных инструментов, куда набирали детей. Чтобы не болтались без дела, меня и старшего брата туда записали. Мы делали успехи: тренькали на мандолинах простые народные мелодии и выступали на Новый год перед детьми в садиках и школах. За это нам давали большие кульки конфет и мандаринов. Наверное, эти мандарины и решили мою  судьбу. Я смекнул, что если выступить перед публикой, тебе похлопают и дадут вкусненького. Примерно тем же занимаюсь и сейчас, несмотря на преклонный возраст. Люблю ходить на вечеринки, которые устраивают после премьер. Шучу, конечно.  – Родители одобрили поступление в театральный вуз? – Я из многодетной семьи, мы жили довольно скромно. Папа построил дом, взяв кредит у государства, и работал с утра до ночи, чтобы его вы платить. Так что в театр меня никто не толкал – не до искусства было в ту пору родителям. Они даже не знали, что я поступаю на театральный факультет Государственной консерватории. Я ведь был к тому моменту уже взрос                    лым парнем и окончил школу рабочей молодежи, так что им о намерениях не сообщил. Зато когда стал актером, подарил родителям абонемент и они ходили на все наши спектакли. Мама наряжалась, папа, как в юности, за ней ухаживал.