Ивашка бежит за конём

— Правильно, — сказал Ярмошка. — Выкрасть никак нельзя. Там вокруг высокие стены, а у калитки привратник и злая собака и внутри тоже всякие сторожа и надсмотрщики. Ну, я побегу, а то меня хозяин хватится.

— Постой, погоди! — крикнул Ивашка. — А где тебя найти?

— А в Влахерне, неподалёку от Лаврентьева госпиталя, у самых у почти Влахернских ворот, пониже Юстинианова моста. В дом ход с улицы, а стена мастерской выходит в переулок. Сразу узнаешь, такой глухой переулок. Ну, я побежал. Ты приходи к нашему дому, мож ет, мне удастся выскочить, повидаться.

— Увидишь Аннушку, скажи, что я здесь! — крикнул Ивашка ему вслед.

Ярмошка на бегу обернулся, крикнул:

— Уж не знаю, удастся ли! — и скрылся в толпе. Прокоп встал, бросил свою щепочку на землю и сказал:

— Больше нам здесь делать нечего. Иди домой, Ивашка.

— А как же мы выкрадем Аннушку? — спросил Ивашка.

— Это не твоего ума дело, — ответил Прокоп. — Это надо быть опытным воином и стратегом. Надо обследовать местность, надо выяснить силы врага, надо обдумать военную хитрость. Я всё это сделаю и, когда выработаю план кампании, сообщу тебе. А ты каждый полд ень и каждый вечер смотри в окно и, как увидишь меня, сейчас же выходи, и тут я тебе объясню, как надо действовать. Найдёшь один дорогу домой или проводить тебя?

— Спасибо, не надо, — сказал Ивашка. — Как-нибудь дойду.

Глава двадцать третья ВОЕННАЯ ХИТРОСТЬ

Прокоповы слова показались Ивашке очень обидны.

"Не моего ума дело! Да что я, всех, что ли, глупей? Меня Аннушка всегда очень хвалила, что я хорошо выдумываю. И тётка Любаша тоже хвалила. И Ярмошка слушал. Неужто я сам, без дяденьки Прокопа, военную хитрость не выдумаю, Аннушку не добуду? Сколько я за неё всего натерпелся. И за конём бежал, и в плену был, и Данилу Богатого обувал-разувал, а за Кобякичевой козой по камням карабкался. Больше терпел, меньше осталось!"

Вот он стал выдумывать хитрость, а ничего в голову не идёт. От этого он ещё больше огорчился, домой повеся голову пришёл, смирнёхонько забрался с ногами на стол, вдевает нитку в иглу. А у самого глаза мокрые, он сквозь этот туман и ушко не разглядит, мим о тычет.

"Эх, туговат я думать! Мешковат я. И вправду без добрых, без злых людей мне бы сюда вовек не добраться. А теперь здесь я, а на столе сижу. Сижу я на столе, и Аннушка близко, а мне её не добыть".

Вот день проходит, и другой, и третий. Ивашка сидит, поджав ноги, шьёт и порет, порет и шьёт. Уж господин Гензерих его прилежанию удивляется, стал ласков, обещает научить, как петли промётывать — о, это хитрое искусство, не каждому дано.

Каждый полдень и ещё раз ввечеру смотрит Ивашка в окно, не пришёл ли Прокоп. А Прокопа нету. Вон человек прошёл, а за ним лохматая собака бежит, прихрамывает. Не Прокоп ли с Махмуткой? Нет, чужие, и у собаки два уха целы торчат. Ещё погожу, до десяти пос читаю, может, придёт. Семь, восемь, де-вять, де-де-десять! Нет, не придёт, приходится до завтрего ждать.

А на четвёртое утро, ещё до полдня далеко, глянул Ивашка в окно — а там стоит Прокоп и Махмутка с ним. Увидал их Ивашка, так обрадовался. Со стола скатился кувырком, платье недошитое бросил на пол — и фьють, нет его!

— Вас ист дас? Что такое? — кричит господин Гензерих, поскорей свою работу сложил, побежал за Ивашкой.

Он выскочил в дверь, видит — вдали Ивашка с чужим человеком, с собакой куда-то поспешно уходит. И так ему стало любопытно, куда же это они идут, по какому делу спешат, что решил он их выследить, за ними пошёл.

Ох, нехорошо это быть любопытным! От этого большие неприятности случаются.

Ивашка руку Прокопу в руку сунул, спрашивает:

— Ты придумал?

— Блестящий план, — говорит Прокоп. — Сам Александр Македонский лучше не сумел бы выдумать. Передовой отряд, мои друзья-приятели, идёт на приступ крепости. К месту боя стягиваются вспомогательные войска. Вперёд, всех победишь!

— А Ярмошка знает?

— Твой друг Ярмошка оповещён. К сожалению, ему не удалось проникнуть в мастерскую — предупредить Аннушку. Но это пустяк и не помешает выполнению плана.

Больше Прокоп ничего не желал говорить, был занят своими мыслями. Ивашка смотрит снизу ему в лицо, восхищается, такое это лицо геройское — глаза у Прокопа горят, шрам кровью налился, ноздри, как у копя, раздуваются, пламенем пышут.

Вот они пришли во Влахерну, мимо Лаврентьева госпиталя, сворачивают в тихий переулок. По одну сторону — высокая стена, а в ней ворота. У ворот сидит привратник и злая собака зубы скалит. По другую — два-три домишка, в окно какой-то человек лениво смотрит.

Тут они остановились, Прокоп пробормотал:

— Трубы нет! — сунул два пальца в рот и пронзительно свистнул.

И, откуда ни возьмись, в переулке по одному, по двое стали появляться Прокоповы приятели. Одни будто моряки, а немного и на разбойников смахивают. Другие, похоже, вроде мастеровые, рабочего фартука не сняли, у одного в руке молоток, у другого — сапожная колодка. Ещё трое пришли — гуляки, молодые господа, богато одеты. Собралось их человек двадцать, немного поболе.