Иветта

Брызги от его падения долетели до Иветты. Возгласы удивления и смешки послышались в толпе.

Девушка подняла с земли щепку, швырнула ее в реку и крикнула;

- Апорт!

Молодой человек поплыл, как собака, зубами схватил и понес качавшуюся на волнах дощечку, потом выбрался на берег и, преклонив колено, подал ее.

Иветта взяла щепку.

- Молодчина, - заметила она.

И ласково погладила его по голове.

Толстая дама с возмущением воскликнула:

- Это просто неслыханно! Другая добавила:

- Что это за развлечение! Какой-то мужчина заявил:

- Ну уж я бы не стал купаться ради девки!

Иветта снова повисла на руке Бельвиня и бросила ему прямо в лицо:

- А вы, мой друг, - простофиля. Вы и не знаете, что упустили.

Они пошли обратно. Иветта с раздражением смотрела на встречных.

- Какой у них у всех глупый вид! - говорила она Потом перевела взгляд на спутника:

- Кстати, у вас тоже.

Де Бельвинь поклонился. Обернувшись, она заметила, что князь и шевалье скрылись. Мрачный и мокрый Сервиньи уже не изображал горниста и уныло плелся рядом с усталыми молодыми людьми, а они уже не изображали барабанщиков.

Она резко захохотала:

- По-видимому, с вас хватит. Однако вы, кажется, так понимаете развлечения? И приехали сюда для этого. Вот я и развлекла вас за ваши деньги.

Дальше она пошла молча. Вдруг Бельвинь заметил, что она плачет. Он спросил в испуге:

- Что с вами? Она прошептала:

- Оставьте меня, какое вам дело! Но он тупо настаивал:

- Нет, мадмуазель, скажите, что с вами? Вас кто-нибудь обидел?

Она повторила с раздражением:

- Да замолчите наконец!

И, не в силах больше бороться с безысходной тоской, затопившей ее сердце, зарыдала так отчаянно, что не могла идти дальше.

Закрыв лицо руками, она всхлипывала, стонала, захлебывалась, задыхаясь от своего непосильного горя.

Бельвинь стоял подле нее и в полном смятении твердил:

- Ничего не понимаю!

Тут решительно вмешался Сервиньи:

- Пойдемте домой, мамзель, не надо плакать на улице Зачем было так безумствовать, а потом огорчаться?

И, схватив Иветту под руку, он увлек ее прочь. Но как только они подошли к ограде дачи, она вырвалась, бегом пересекла сад, взбежала к себе в комнату и заперлась на ключ.

Появилась она только к обеду, очень строгая, очень бледная. Все остальные, наоборот, были настроены весело. Сервиньи купил у местного торговца одежду рабочего - бархатные штаны, рубаху в цветочек, фуфайку, блузу - и говорил простонародным языком Иветта еле дождалась конца обеда, чувствуя, что мужество ее иссякает. Тотчас после кофе она ушла к себе.

Под окном ее раздавались веселые голоса. Шевалье отпускал вольные шутки, каламбурил грубо и неуклюже, как иностранец.

Она слушала с отчаянием. Сервиньи был чуть навеселе, подражал пьяному мастеровому, называл маркизу хозяйкой. И вдруг обратился к Савалю:

- Эй, хозяин!

Послышался взрыв смеха.

И тут Иветта решилась. Она взяла листок почтовой бумаги и написала:

Буживаль, воскресенье.

Девять часов вечера.

Я умираю, чтобы не быть содержанкой.

Иветта.

А в постскриптуме:

Мама, дорогая, прости и прощай.

Она запечатала конверт, адресовав письмо маркизе Обарди.

Потом она подкатила к окну кушетку, придвинула поближе столик, поставила на него бутылку с хлороформом и положила пакет ваты.

Огромный розовый куст в цвету тянулся от самой террасы до ее окна, изливая во тьму нежный и тонкий аромат, набегавший легкими волнами; несколько мгновений девушка вдыхала его. Луна в первой своей четверти, выщербленная слева, плыла по черному небу, порой заволакиваясь легкой дымкой.

Иветта думала:

"Я сейчас умру! Сейчас умру!" Сердце ее, набухшее слезами, переполненное страданием, душило ее. Ей хотелось молить кого-то о пощаде, хотелось, чтобы кто-то спас ее, любил ее.

Послышался голос Сервиньи. Он рассказывал скабрезный анекдот, его слова то и дело прерывали взрывы хохота. Маркиза смеялась даже громче других, повторяя:

- Нет, право, это неподражаемо! Неподражаемо! Ха! ха! ха!

Иветта взяла бутылку, раскупорила ее и смочила жидкостью кусок ваты. Распространился сильный, приторный, странный запах. Она поднесла вату к губам, и этот резкий, щекочущий запах разом проник ей в горло, так что она закашлялась.

Закрыв рот, она принялась вдыхать его. Глубокими затяжками впивала она смертоносные испарения, сомкнув глаза и стараясь угасить в себе всякую мысль, чтобы не думать, не знать ничего. Сначала ей казалось, будто грудь ее раздается, расширяется, а душа, только что обремененная горем, становится совсем-совсем легкой, и груз, угнетавший ее, поднимается, уходит, улетучивается.

Какая-то благодатная сила, подобная могучему дурману, сладостной лихорадкой проникала внутрь, пронизывала ее всю до кончиков пальцев.

Иветта заметила, что комок ваты высох, и удивилась, почему она еще не умерла. Все чувства ее как будто стали острее, тоньше, живее. Она явственно слышала каждое слово с террасы. Князь Кравалов рассказывал, как он убил на дуэли австрийского генерала.

А издалека, из сельских просторов, к ней долетали звуки ночи: прерывистый собачий лай, короткое кваканье лягушек, еле уловимый шорох листвы.