Ивница

Из высокой, кое-где полегшей ржи, как из озера, как из воды, выплыл младший лейтенант Ваняхин. С его высоких плеч парусно спускалась темная, мокрая от росы плащ-палатка, а на груди, круглясь вороненым диском, покоился автомат. Младший лейтенант остановился как раз напротив меня и, обласкав мою душу светло смотрящими глазами, спросил:

– Ну как ты там? Привык?

– Понемногу привыкаю.

– Эх, в Новоузенск бы сейчас, – Ваняхии глянул на небо, на потерявшую свой свет луну, – вот таким бы месяцем закатиться! Я тебе не рассказывал, какая там у меня история произошла?

– Нет, не рассказывал.

– А о колодце рассказывал?

– О каком колодце?

– Помнишь, когда мы под Грязями стояли, помнишь, когда наш эшелон чуть не попал в чертово пекло… Тогда я по собственной инициативе решил принять меры предосторожности, стал искать надежное убежище. В открытом поле, сам понимаешь, найти его не так-то легко. А я нашел.

– Залез в колодезь?

– Да, залез в колодец. Он за железнодорожной будкой был вырыт еще при царе Горохе. Сруб весь сгнил. Бадья вся изржавела. И все же я не побрезговал этой бадьей, встал в нее ногами и опустился к невидной – темно же было – хорошо, что неглубокой воде. С эшелона, с платформы я не видел ни одной звезды, а из колодца увидел такие планеты, что они до сих пор стоят в моих глазах. И вдруг произошло какое-то затмение. Ничего не вижу. Слышу только позвякивание колодезной цепи. Думаю: кто-то пришел за водой. Терпеливо жду, что будет дальше. Бадью не выкачивают, значит, вода никому не понадобилась. И тогда-то что-то стало колотиться по моей голове, по моей каске. Поднимаю руку, нащупываю какой-то сапог. Догадываюсь: нашелся человек, что решил последовать моему примеру. Стараюсь узнать, что за человек? Может, лейтенант Русавец? Он как-то в Новоузенске попал в колодец. По своей пушкинской задумчивости. Кричу: «Русавец! Русавец!» Нет, не Русавец, он бы откликнулся. Раз так, укрепляюсь на занимаемых позициях, вгрызаюсь ногами в гнилой сруб, а руками хватаюсь за повисшие над моей головой сапоги, тяну их к себе. Сапоги вырываются, стараются подняться, но не тут-то было, хватка у меня крепкая…

Я невольно глянул на руки младшего лейтенанта, они походили на полупудовые гири. Да, такие руки вряд ли кого отпустят подобру-поздорову.

– И ты можешь представить, кто решил последовать моему примеру?

– Кто?

– Старший политрук Салахутдинов. Узнав меня по голосу, он спросил: «Ваняхин, это ты?» – «Я, товарищ комиссар». – «Шайтан бы тебя взял, напугал меня». – «Не бойся, товарищ комиссар, я не бомба, не разорвусь». Такой разговор произошел у нас, когда мы оба укрепились на занимаемых рубежах.

Не все в рассказе мне показалось правдоподобным. Ну ладно, сам Ваняхин залез в колодезь, но я не мог представить, чтоб в тот же самый колодезь залез комиссар батальона.

– Чудачок! Я в сорок первом в уборной выкупался вместе с командиром полка…

Мысок леса каждой листвинкой тянулся к свету восходящего дня, он медовел еще не успевшей отцвесть, не тронутой железными осколками липой. Ваняхин потянул носом, мне подумалось, что он услышал запах липового цвета, оказывается, нет, младший лейтенант авторитетно проговорил:

– Ладаном пахнет. И – мертвецами.

Действительно, от леса всегда тянет ладаном, больше всего чадят этим благовонием осины, но осин поблизости не было видно, они почему-то забились в глубь какого-нибудь урочища, дабы скрыть свою дрожь от глаз командира второй роты лейтенанта Шульгина.

Ваняхин опять потянул носом, опять сказал, что пахнет мертвецами.

И тогда-то я вспомнил убитого связиста.

По моей спине поползли большие, как желуди, зеленые жуки.

– Пойду в свой колодец, – проговорил напоследок младший лейтенант и шагнул в притихшее половодье озаренной июльским рассветом, понуро стоящей ржи.

Я тоже подался восвояси. Во взвод я возвратился на восходе солнца и не обнаружил старшего сержанта Миронова. Где он? Что с ним? Никто не знал. Взяв с собой двух бойцов – Адаркина и Загоруйко, пошел искать загадочно исчезнувшего помкомвзвода. Вероятно, наш поиск был бы безрезультатным, если б сам помкомвзвода не выскочил из отягченной росою, понуро склоненной ржи и не закричал чужим, как бы придушенным хваткой пятерней голосом:

– Немцы!

Мы сразу упали на землю, на вымокшие в росе ромашки и изготовились к стрельбе. Потом привстали, стали осматриваться, никаких немцев не увидели, увидели только спину панически бегущего Миронова. Бежал он в направлении своего окопа. Когда мы вернулись на позиции взвода, весь взвод был поднят на ноги. Я подошел к старшему сержанту, опросил его, где он видел немцев?

– Там, во ржи.

– Столько их?

– Человек сорок.

Мне подумалось, а может, в самом деле где-то возле нас залегли немецкие солдаты?

До самого завтрака, чутко прислушиваясь к шороху ржаных колосьев, простояли мы, заняв круговую оборону, все ждали немцев, но немцы так и не появились. Позавтракав, я залез в свой окоп и сладко заснул.

Спал я так крепко, что связной командира роты долго не мог меня разбудить. А когда я открыл глаза, он запыхавшейся скороговоркой пробалакал: