ИЗ АДА В РАЙ И ОБРАТНО

Для быстрого разжигания антисемитской истерии на бытовом уровне были отмобилизованы самые бездарные и самые оголтелые перья. Публикуемые материалы не касались глобально «мировоззренческих» проблем, не старались подвести под национальную ненависть некую теоретическую базу, а рассчитывали на примитивный читательский уровень, для которого никаких объяснений не требуется. Две кликушествующие журналистки – Ольга Чечеткина и Елена Кононенко – слагали оды в честь заурядной медички-стукачки Лидии Тимашук (она заведовала электрокардиографическим кабинетом Кремлевской больницы), из которой Кремль, устами все тех же журналисток, спешно лепил «русскую Жанну д'Арк». В доносе Тимашук четырехлетней давности (его спешно откопали в архиве) не было никакой антисемитской направленности: она лишь доносила о «неправильном лечении» Жданова, которое вели исключительно русские врачи, – доносила, стремясь отвести возможные обвинения от себя (электрокардиолог, она тоже была в составе лечащей медицинской бригады). Не имея под рукой ничего другого, пришлось довольствоваться хотя бы этим протухшим товарцем.

Неистовствовал очень популярный у примитивного читателя журнал «Крокодил». Писатель и по совместительству лубянский сотрудник Василий Ардаматский сочинил похабный антисемитский фельетон «Пиня из Жмеринки», который мог вызвать утробный смех разве что у читателя с мозгами неандертальца. «Знаете ли вы Сарру Шмерковну Пеступович?» – вопрошал правдистский фельетонист Семен Нариньяни, страдавший комплексом неполноценности: в любую минуту ему могли напомнить, что он грузинский еврей. «Знаем, знаем! – отвечали герои его сочинения. – Это та Сарра Шмерковна, которая писает в суп соседям по коммунальной кухне». Шла подготовка умов для предстоящей кровавой акции.

Не очень удивляет и то, что в унисон с советскими кликушами – пропагандистами и журналистами, гневно обличавшими убийц в белых халатах, – запели и на Западе профессиональные друзья братского СССР, родины мирового пролетариата. Трогает безраздельная поддержка со стороны левых французов – они, как всегда, подсуетились раньше других и оказались в первых рядах. Свой гнев к презренным холопам сионизма выразили писатели Андре Вюрмсер и Владимир Познер, а также – весьма знаменитые в политических и интеллектуальных кругах: Жорж Коньо, Пьер Эрве, Максим Родинсон, Франсис Кремье. Одна из присоединившихся к ним – мадемуазель Анни Бесс, впоследствии ставшая виднейшим историком коммунизма, мадам Анни Крижель, на закате дней написала книгу «Се que j' ai cru comprendre» («To, что я, кажется, поняла»), где покаялась за прежнюю свою зашоренность и слепоту и объяснила их причину: «Еще были живы в памяти, – пишет она в своей книге (р. 777-778), – опыты нацистских врачей над живыми людьми (об «опытах» советских – и тоже над живыми – тогда, конечно, не знали. – А. В.) ‹…› Никто не сомневался и в том, что они приложили руку к уничтожению Горького, Менжинского, а потом еще и Щербакова, и Жданова (как можно было сомневаться в том, что утверждала советская пропаганда?! – А. В.). ‹…›

И, наконец, в кругах партийцев были известны слова сказанные Арагоном Вальдеку Роше: «Никакого доверия советским врачам!» Редкостное по своей убедительности объяснение! И то правда – что и как тут объяснишь?..

Подобные клакеры нашлись и в других странах. Поразительна их верность Кремлю, который был прав потому, что он прав всегда.

Даже почти год спустя, уже после того, как кровавая фальсификация была раскрыта и публично названа своим подлинным именем, американский писатель Говард Фаст высказался в газете «Нью-Йорк Таймс» по случаю присуждения ему международной Сталинской премии: «Это величайшая честь, которой может удостоиться человек в наше время», о чем с восторгом сообщила «Литературная газета» 22 декабря 1953 года. Член Американского комитета еврейских писателей мог бы, казалось, сказать нечто другое по случаю той вакханалии, которую затеял людоед, премия имени которого привела его в такой неописуемый восторг. Но npoшлo еще почти три года, пока он, под влиянием Двадцатого съезда и речи Хрущева, наконец-то прозрел. И как только прозрел, имя этого верного друга Советского Союза исчезло из всех советских справочников, энциклопедий, словарей, а его романы – из книжных магазинов и библиотек.