Из ада в рай и обратно

Чуть позже Сталину удалось продемонстрировать еще раз, что антисемитизмом в стране даже не пахнет. 13 февраля 1953 года умер Лев Мехлис, один из последних евреев в его окружении, всегда демонстрировавший свою непричастность к этому «мерзкому племени». Работавшие с ним в «Правде» вспоминают, что Мехлис любил говорить: «Я не еврей, я коммунист»[34]. Тем не менее для иностранных наблюдателей, как и для советских евреев, ждавших любого, пусть даже иллюзорного, знака надежды, он все равно оставался представителем «мерзкого племени» на кремлевских верхах, и в данном случае это было важнее всего. Сталин, сам на них не явившись, организовал ему пышные похороны на Красной площади, что мог бы не делать, поскольку Мехлис давно уже пребывал в отставке. Но сделал, сознавая, что такой удачный шанс нельзя упускать.

Траурно-показательное шоу на Красной площади ни в малейшей степени не приостановило эскалацию государственного антисемитизма. О том, что Сталин просто зациклился на еврейской теме, понимали все, кто еще не лишился разума, а достоверно знали те, кто так или иначе вращался в кремлевско-лубянских кругах.

Для такой информации не были преградой даже тюремные стены. Из лубянского застенка, где он пребывал в качестве сообщника Абакумова, следователь-истязатель Владимир Комаров взывал к Сталину (февраль 1953 года) о пощаде, откровенно и ловко играя именно на этих чувствительных струнах своего адресата: «Арестованные буквально дрожали передо мной, они боялись меня, как огня. Особенно я ненавидел и был беспощаден к еврейским националистам, в которых видел наиболее опасных и злобных врагов. Я клянусь Вам, что у Вас никогда не будет повода быть недовольным моей работой. Дайте мне возможность со всей присущей мне ненавистью отомстить им злодеяния, за тот вред, который они причинили государству[35].

Комарову и Абакумову Сталин такой, возможности не дал – мстителей, готовых на все, у него хватало и без них, а этих он считал еще недостаточно жесткими и жестокими, – свою роль они уже отыграли. «Священный гнев и беспощадная кара советского народа обрушатся на адептов сионского кагала», – с предельной точностью сообщила народу партийная пресса о том, что ожидает советских евреев[36].

Две недели спустя хорошо осведомленный кремлевский солист Николай Грибачев, считавший себя и поэтом, и прозаиком, и публицистом, уточнил в том же журнале, какое им светит будущее (в статье под названием «Общипанный Джойнт»): «Пойманы еще не все. Других призовут к ответу не доблестные наши чекисты, а весь народ»[37].

Куда уж яснее?! Mесть народа – опять же не в метафорическом, а в буквальном смысле: таким был окончательный замысел хозяина Кремля.

Его стимулировала в этом и желанная ему, ожидаемая им информация, которая шла мощным потоком из партийных и лубянских органов. «Рабочие хлебозавода №5, – доносили вождю из Краснопресненского райкома партии Москвы 13 февраля 1953 года, – говорят, что среди евреев почти нет честных людей ‹› Рабочие комбината «Трехгорная мануфактура» предлагают всех евреев выселить из Москвы, а в их квартиры вселить рабочих, выполняющих пятилетний план. Ткачиха т. Королева убеждена: «Если к евреям не примут меры, они нас всех продадут».[38]

Так что же действительно ожидало евреев? Полвека спустя, когда накал страстей давно позади, когда осталось не так много людей, которые помнят еще жуткую атомосферу, воцарившуюся в стране, – атмосферу близящегося апокалипсиса – явные или скрытые апологеты той эпохи подвергают сомнению глобальность подготовленной Сталиным катастрофы. Еще до представления и анализа доказательств необходимо поставить вопрос, который скептики (назовем их так)[39] сознательно обходят стороной. Каким мог быть, хотя бы только в пределах элементарной логики, дальнейший – естественный и неизбежный – ход событий, независимо даже от того, что Сталин говорил в узком кругу или вынашивал в своей голове?

Вспомним еще раз цепочку событий. В печати уже объявлено о банде врачей-отравителей. Уже сообщено что они действовали по указке некоего международного сионистского центра. Уже поименно названы их жертвы. Уже пропаганда взывает к отмщению всему «сионскому кагалу». Уж сказано, что к ответу «убийц» призовут не доблестные чекисты, а весь народ. Что же дальше? Еще одна статья с проклятиями и угрозами? Еще две статьи? Двадцать две?.. А потом? Отступать некуда (даже если бы Сталин и пожелал): страсти накалены до предела. Процесс может быть только публичным: именно для этого почти два месяца велась неслыханная по своей агрессивности и интенсивности психологическая обработка населения[40]. Каждое слово, произнесенное на процессе, еще больше распалит эти страсти. Для чего же дана воля стихии – чтобы ее затем погасить? Но так ни в коем случае быть не может.