Из Америки с любовью

– Тогда я бы забрался на самый высокий небоскреб рядом с рекой и запулил бы эту штуку как можно дальше. Есть такая примета. Хотя нет... деньгами не просил бы. Награду я получил, – он сыто ухмыльнулся, – а премию поделим на троих.

– Ладно. – Я блаженно откинулся на спинку сиденья. – Еще один вопрос, и можем спокойно спать. Что за премия на троих?

– Ну, это не совсем премия, – медленно и с явным смущением произнес Андрей. Похоже было, что он сболтнул лишку и теперь не знает, как оправдываться. – Помните – в кабинете профессора ящик с экспонатами? Там еще граммофонные пластинки были? Мы его уложили в багажник да там и оставили?

– Да.

– Мы с Кейтлин ее... оприходовали.

– ЧТО?!! – заорал я шепотом.

– Экспроприировали, – поправился мой коллега. – Мы не все, конечно, взяли. Оставили мрачным типам из АНБ. Только пластинки. В счет возмещения моральных убытков. Потом нашли мастерскую звукозаписи и перевели на обычные магнефонные диски. Три комплекта. У профессора была губа не дура. Так что мы с Кейт единственные, кто может похвастаться, что слышал песни чужого мира.

– Что-то не больно мне охота слушать эти песни, – скептически пробормотал я. По правде сказать, мне трудно было решить, который из альтернативных миров нравится мне меньше – все они были весьма отвратны.

– Зря ты так, – укорил меня Андрей. – Поправь меня, если я ошибаюсь: самая знаменитая песня Пола Маккартни – это «Yesterday»?

– Да.

– Тогда у меня есть для него небольшой сюрприз. – Анджей расстегнул «молнию» сумки и вытащил наушники портативного проигрывателя. – Кстати, ты никаких Леннонов не знаешь?

– Единственный, о котором я слышал, – депутат палаты общин британского парламента. Кажется, был связан с каким-то скандалом. А что?

– Вот эта песня... черт... – Андрей пощелкал клавишами, – судя по надписи на конверте, написана этим самым Ленноном. Исполнена им же вместе с Маккартни.

– А что стало с Сатклиффом? – полюбопытствовал я.

– Понятия не имею. Держи наушники.

Я осторожно надел полуобруч наголовника – как раз вовремя, чтобы уловить вступительные аккорды.

Голос певца был мне незнаком – неудивительно, ведь то был человек из мира с иной историей. Но слова, понятные с трудом, не были чужими:

When I find myself in times of trouble
Mother Mary comes to me
Whisрering words of wisdom:
«Let it be»...

Я слушал как зачарованный. Самолет набирал высоту, пробивая один за другим слои облаков, пока наконец не вынырнул из серой мглы и в салон не хлынуло солнце. Мне хотелось молиться – да то и была молитва, эта песня, только переложенная на светский манер. А так – что в ней, как не «Господи, спаси и сохрани...» и «Да будет, господи, на все воля твоя...».

Дивиться мало, с какой точностью уловил неизвестный поэт в тисках изувеченной истории саму сущность нашего, никогда не виданного им мира. Пусть все течет как течет, и хотя наш мир несовершенен, хотя и в нем достаточно боли и страданий, но все же он лучше того, что возник из стремления к добру и справедливости, потому что только в господе нашем истинное добро и истинная справедливость.

А голос все лился из наушников, смешиваясь с солнечными лучами.

And when the night is cloudy
There is still the light that shines on me,
Shines until the morrow – Let it be!

Я слушал, и мне казалось, что в синем-синем небе горит, кроме солнца, еще и звезда, и наш самолет летит прямо к ней, на Вифлеем.

И все же... все же... Как мог всемилостивый господь допустить творение этих ущербных миров? Ведь если есть где-то ветки истории, разошедшиеся в районе 1900-х годов, то есть, наверное, и другие развилки. Тогда где они – или следует говорить «когда»? Миры, где не было Петра Великого? Никоновского раскола? Великой Схизмы? Падения Рима? Или – страшно подумать – миры, где сын божий не спустился на землю? Простирается ли твоя благодать и на эти миры, господи? Я не прошу ответа. Я буду верить, что это так.

В эти последние секунды песни я понял вдруг, как должен переводиться ее рефрен.

– Да пребудет! – прошептал я и добавил мысленно от себя: – Вовеки Россия!

Музыка стихла, и остался только ровный гул моторов. Мы летели домой.

ЭПИЛОГ

Околоземная орбита, 24 июня 1989 года, суббота. АНДЖЕЙ ЗАБРОЦКИЙ

Я попытался подбородком поправить патрубок с изотоником и выругался сквозь зубы – ничего не получилось. Господи боже на небеси, как хочется пива! Хотя что значит – на небеси? А где я сам? Эй, Янусь, слышишь, я тоже лечу, выше, чем тебе хотя бы снилось!