Четыре месяца прошли спокойно. А потом — взрыв! В один прекрасный день ко мне потоком хлынули репортеры. Они с утра до ночи осаждали мою секретаршу. Разумеется, им было сказано, что я лежу в постели. Я всегда лежу в постели. Секретарша забаррикадировала лестницу. Они рвались увидеть меня хотя бы на минутку, но она не пропустила ни одного. По их словам, стало известно, что я написал письмо Бруклинской публичной библиотеке; что письмо это злое и очень для них ценное, что им необходима копия. А в правлении Бруклинской библиотеки им, видите ли, сказали, что там в глаза не видели такого письма и услышали-то о нем только теперь, когда репортеры стали его требовать. Из этого я заключил, что мой корреспондент — он работал не в основной библиотеке, а в одном из отделений — честно хранит тайну, и предположил, что он будет хранить ее и впредь, как ради меня, так и ради себя. Ведь это письмо, если бы предать его огласке, грозило мне страшным скандалом, но и ему бы досталось по первое число. Потому я и был почти уверен, что он меня не выдаст, — себе дороже!
Для моей секретарши это был нелегкий день, я же от души наслаждался. Она ни словом, ни намеком не проговорилась о том, что это было за письмо; она утихомирила этих молодчиков, и они ушли не солоно хлебавши.
На следующий день штурм возобновился, но я сказал ей — пусть не унывает: человеческая природа возьмет свое, и мы победим. Где-нибудь произойдет землетрясение, или у нас здесь затеют муниципальную свару, или в Европе возникнет угроза войны — какая-нибудь сенсация наверняка отвлечет репортеров от дома 21 по Пятой авеню хотя бы на сутки, а больше нам ничего и не требуется: они успеют забыть об этом письме, и мы вздохнем спокойно.
Я не сомневался, что очень скоро газетчики нападут на верный след, и написал мистеру Дикинсону, чтобы он в случае чего молчал как устрица. Я велел ему держаться осмотрительно и разумно. Вот его ответ от 28 марта:
Бруклинская публичная библиотека,
отделение Бей-Ридж,
уг. Семьдесят третьей улицы и Второй авеню.
Бруклин, Нью-Йорк, 28 марта 1906 г.