Наступил день, когда деньги кончились, серебра между тем по-прежнему не было видно, и нам стало ясно, что придется добывать средства к жизни каким-нибудь другим способом.
Мне удалось получить место поблизости, на обогатительной фабрике. Я должен был просеивать песок с помощью лопаты с длинной рукоятью. Должен сказать, что я никогда не питал склонности к подобным лопатам. Я не мог научиться взмахивать этой лопатой как следует; в пяти случаях из десяти, песок вовсе не достигал грохота: он сыпался мне на голову и потом вниз, за шиворот. Это была отвратительная работа, но за нее платили десять долларов в неделю, не считая хозяйских харчей. Последнее я упоминаю не зря, так как дело не ограничивалось ветчиной, бобами, кофе, хлебом и патокой; каждый божий день нам давали компот из сушеных яблок, как если бы на неделе было семь воскресений. Но эта роскошная жизнь, эта вакханалия чувственных наслаждений быстро пришла к концу, и тому были две причины, каждая из которых в отдельности была совершенно достаточной. Я считал, что работа мне не по силам; хозяева со своей стороны считали нецелесообразным платить мне за то, что я сыплю себе за шиворот песок. Я был уволен как раз в тот момент, когда решил просить об отставке.
Если бы на моем месте был Хигби, обе стороны были бы довольны друг другом. Хигби был мускулистый гигант. Лопата с длинной рукоятью была для него все равно, что для императора скипетр. Он махал бы этой лопатой двенадцать часов подряд, не ускоряя дыхания, — вы не обнаружили бы у него учащенного пульса. Пока что Хигби сидел без работы и даже чуть приуныл.
— Ах, если бы мне только получить место на "Пионере"! — твердил он с тоскою в голосе.
Я спросил:
— Кем ты хочешь быть на "Пионере"?
— Да хоть бы чернорабочим. Они платят там пять долларов в день.
Я сказал:
— Если это все, что тебе нужно, я готов услужить.
Хигби был поражен.
— Ты хочешь сказать, — вскричал он, — что ты мог бы устроить мне это место, что ты знаешь тамошнего десятника? И все время молчал?!
— Нет, — сказал я, — я не знаю тамошнего десятника.
— Кого же ты знаешь? — спросил он. — Как ты собираешься добыть мне работу?
— Для меня это сущие пустяки, — сказал я. — Если ты сделаешь в точности, как я тебя научу, у тебя сегодня же будет работа.
— Я сделаю в точности, как ты мне скажешь, — сказал Хигби. — что бы там ни было.
— Хорошо, — сказал я. — Ты сейчас пойдешь на "Пионер" и заявишь, что хочешь получить место чернорабочего. Ты скажешь, что тебе надоело сидеть без работы, что ты с детских лет чувствуешь отвращение к праздности и не можешь жить без труда, — короче, что ты просто хочешь работать и не просишь за это никакого вознаграждения.
— Никакого вознаграждения?! — спросил Хигби.
— Да, — сказал я. — Никакого вознаграждения.
— Работать бесплатно?
— Да, работать бесплатно.
— Даже без хозяйских харчей?
— Даже без хозяйских харчей. Ты будешь работать бесплатно. Доведи это до их тупого сознания — совершенно бесплатно! Когда они поглядят на твои бицепсы, каждый десятник поймет, что ему привалило счастье. Работа тебе обеспечена.
— Нечего сказать, хороша работенка! — сказал Хигби негодующим тоном.
— Только что ты обещал делать, как я тебя научу, — сказал я, — и вот ты уже критикуешь меня. Ты сказал, что будешь выполнять все мои указания, что бы там ни было. Ты всегда держал слово, Хигби. Иди и работай.
Он сказал, что пойдет.
Ожидая, что выйдет из этой затеи, я внутренне волновался. Перед Хигби я делал вид, что уверен в успехе. Я играл перед ним уверенного в себе человека. Но я волновался. Снова и снова я повторял себе, что хорошо изучил человеческую натуру. Кто откажется от дарового рабочего такой гигантской физической силы? Час проходил за часом, Хигби не возвращался. Моя вера в успех росла. На закате он появился, и я с удовлетворением узнал, что расчет мой был безошибочным и увенчался полным успехом.
Хигби сказал, что сперва десятник так удивился, что не знал, с какого конца подойти к его просьбе, но потом овладел собой и сказал, что он рад оказать Хигби небольшую любезность, о которой тот просит.
— Сколько это будет тянуться? — спросил меня Хигби.
Я сказал: