Из Багдада в Стамбул

Через мгновение я был уже на деревянной лестнице, ведущей к балкону. Действовал я по мгновенному импульсу. Следом за мной несся Халеф. Коридорчик поворачивал к балкону. Запах пороха еще держался в воздухе, но никого не было. Мы обследовали комнатушки, больше напоминавшие тюремные камеры. Непонятно, куда могли испариться двое людей! Их явно было двое, ведь я четко видел блеск двух стволов!

Тут я услышал быстрые шаги в другой части здания. Двое. В дощатой стене имелись дыры от сучков. Я глянул в одно из отверстий. Так и есть! Через соседний двор бежали двое мужчин, у каждого в руках было длинное турецкое ружье.

Я высунулся сверху во двор и крикнул:

– Скорее в переулок, кади! Убийцы убежали через соседний дом.

– Этого не может быть!

– Я их видел, скорее!

Он повернулся к своим людям:

– Поглядите, прав ли он!

Двое удалились неспешными шагами. Впрочем, мне было уже безразлично, поймают их или нет. Я спустился во дворик. Кади спросил меня:

– Эфенди, ты хаким?

Любой восточный человек видит в каждом франке врача или садовника. Мудрый кади не являлся исключением.

– Да, – ответил я, чтобы он отвязался.

– Тогда посмотрим, мертвы ли эти двое.

С Али Манахом все было ясно: пуля пробила ему голову. Полицейский же был еще жив, выстрел пришелся по касательной в лоб, но надежды было мало.

– Отец! Отец! – причитал второй хавас, склонившись над телом.

– Что ты причитаешь, – сказал кади. – Такова его участь. В Книге сказано, что так оно и должно быть. Аллах знает, что делает!

Тут вернулись двое, посланные в погоню.

– Ну что, эфенди был прав? – спросил кади.

– Да.

– Вы видели убийц?

– Да, видели.

– А почему не схватили?

– Они были уже далеко.

– Почему же вы не пустились в погоню?

– Мы не могли. Ты же нам не приказал. Ты приказал посмотреть, прав ли этот эфенди.

– Ленивые собаки! Бегите тотчас за ними, ловите их!

Теперь они помчались как одержимые. Я подумал, что, едва исчезнув из поля видимости, они сразу же сократят свою прыть.

– Аллах акбар! – бормотал Халеф. – Эти собаки хотели тебя застрелить, сиди.

– Пусть бегут, Халеф.

– А если бы пуля задела тебя?

– Тогда бы они от тебя не ушли!

Кади занялся трупом дервиша. Потом обратился ко мне с вопросом:

– Как ты думаешь, эфенди, почему они его застрелили?

– Потому что думали, что он их предал или мог предать. Ведь характер у него слабый, мы бы рано или поздно все узнали.

– Он получил по заслугам. Но зачем они стреляли в другого?

– Пуля предназначалась не ему, а мне. Но я успел отскочить.

– Они хотели отомстить тебе?

– Наверняка. Что будем делать с трупом?

– Меня это не тревожит. Я прикажу закопать его, он получил свое сполна. Его лошадь стоит у Гуляма. Я прикажу ее забрать.

– А отец? Он ведь избежал наказания.

– Хочешь преследовать его, эфенди?

– Естественно!

– Когда же?

– Мы тебе больше не нужны?

– Нет. Можешь ехать.

– Тогда мы часа через два отправимся.

– Аллах поможет вам в поимке негодяя!

– Аллах-то поможет, но я не отказываюсь и от твоей помощи.

– Что ты подразумеваешь под этим?

– Ты ведь обещал мне ордер на арест и шестерых хавасов в помощь?

– Да, они должны ждать у ворот Гуляма. Тебе нужны все шестеро?

– Нет, трех будет достаточно.

– Через два часа они у тебя будут. А ты сдержишь слово, что дал мне?

– Сдержу так же, как ты свое.

– Тогда иди с миром. Да доведет тебя Аллах в добром здравии до родины твоих отцов!

Он ушел. С того момента, как я отказался отдать ему деньги, он полностью переменился. Что делает с людьми жажда наживы! Его подчиненные исчезли. Только сын причитал над телом отца, который доживал последние минуты. Я вынул кошелек, отсчитал деньги Али Манаха и отдал их хавасу. Он бросил на меня удивленный взгляд и спросил:

– Ты даешь это мне, эфенди?

– Да, это твое. Похорони на них отца. Но не говори ничего кади!

– Господин, твоя доброта пролилась бальзамом на мои раны. Твоих денег хватит на памятник, чтобы все посетители кладбища видели, что здесь похоронен верный сын Пророка…

Так я, христианин, помог мертвому мусульманину с памятником. Уж лучше так, чем в карман кади…

Мы устроили военный совет. Гулям размышлял о том, что за люди орудовали в доме, где нашел свою смерть дервиш. Он высказал соображение, что они могут быть связаны с насрами в Константинополе. Это не было лишено оснований; я же причислил их к тем, про кого жители полуострова говорят: «Они ушли в горы».

Теперь у меня было время заняться запиской, которую я так пока не расшифровал.

– Ты можешь прочитать строчки, эфенди? – спросил Исла.

Я приложил все усилия, но вынужден был отступиться. Записка переходила из рук в руки, все напрасно. Некоторые буквы были написаны отчетливо, но они образовывали слова чуждые и непонятные всем нам. И тут самым умным из нас оказался Халеф.

– Эфенди, – спросил он, – от кого эта записка?

– Видимо, от Хамда эль-Амасата.

– Значит, у этого человека есть причина держать написанное в секрете. Ты не допускаешь, что это тайнопись?

– Может, ты и прав. Он допускал, что она попадет в чужие руки. Это не тайнопись, но соподчинение букв необычно. «Са ила ни» – это я не понимаю. «Аль» – слово; «нах» – слово не восточное, но если наоборот, то «хан».