Из бездны

– Ты что, мать, с дуба рухнула?! Март месяц на дворе, я оттуда с менингитом вылезу!

– Ну, дождись, пока тебе отдельную выроют. Недолго осталось – отрыжка-то душеловская вон, недалече.

Сомнения Дыбы развеял из ниоткуда взявшийся перекрученный бомж с сосульками на клочковатой бороде. Перебитые ноги не шевелились; жмур цеплялся поломанными ногтями за промерзшую землю и медленно, но с завидным упорством подтягивал тело вперед. Вытащив мертвеца из гроба и уперев того лицом в земляную стену, Олег улегся на доски и накрылся сверху кожанкой на манер одеяла.

– Так-то, – кивнула Марлен Демьяновна. – Это как прописка. В гробу-то полежать, сны мертвецов посмотреть, поваляться, сырой землей пропитаться, чтоб пахло от тебя, как от мертвого. Поворочайся, подыши, принюхайся… Чуешь?

Дыба старательно принюхивался, но чувствовал только холодные доски, запах собственного пота и вонь от прислоненного к стенке мертвеца. Слушал, как земля ссыпается с краев ямы, забиваясь в ноздри и скрипя на зубах. В какой-то момент ему показалось, что бабка принялась закапывать могилу, но та неподвижно стояла на краю ямы, и лишь сморщенные серые губы беспрестанно шевелились:

– Чуешь, как меняется твоя суть? Там, внизу, тебя щупают, обнюхивают: свой, чужой ли. Там, куда падает все сущее, под грузом времен, среди отработанных пережеванных душ, в безначальной бездне ведут свое небытие мертвые боги, старые боги, забытые боги. Чувствуешь, как их взгляды ползают по тебе, взвешивают, измеряют?

И действительно, в эту секунду Олег ощутил, как чьи-то ногти скребут по доскам под спиной. Застыв, он вслушивался, как чужие, нелюдские пальцы осторожно постукивают снизу, будто проверяют дерево на прочность. Под самым ухом алчно щелкала чья-то челюсть. Волосы встали дыбом, сердце зашлось в истеричном стаккато. Воздух застрял в легких и не желал двигаться ни туда ни сюда. Тем временем с левого края могилы земля осыпалась особенно сильно – над ямой появилась бородатая морда обмороженного бомжа. Расставив руки, бомж повис на краю и принялся медленно, по-паучьи, спускаться. Пальцы Дыбы дернулись к нагрудному карману с иконой, но сомкнулись на пустоте. Забыл – в машине лежит! А гадкое создание все приближалось. Перекрученные ноги перевалились через край ямы и, неестественно изогнувшись, легли на плечи бомжа. Вот его заскорузлая шишковатая кисть уже тянется к горлу Олега, а тот лежит будто парализованный и не знает, чье прикосновение страшит больше – жмура или тех, кто скребется снизу…

Не по-мартовски солнечный рассвет наступил так резко и неожиданно, что Дыба на секунду поверил, что проснулся в своей постели… Но нет – его все еще окружали земляные стены, а на краю могилы однобокой корягой торчала старуха, опираясь на четырехногую клюку. К облегчению Олега, жмур все же исчез.

– Все. Первых петухов дождались. Вылезай давай.

Этому указанию Дыба подчинился с небывалым энтузиазмом. Он хотел что-то сказать, но слов не находилось. Оставалось лишь отплевывать комки могильной земли.

– Езжай домой, – сказала бабка, – лезь в ванну, пробкой заткни и три себя губкой, как следует три, чтоб до ссадин. Потом воду эту собери и езжай извиняться.

– Перед кем?.. – выдавил наконец Дыба.

– Перед Вилкасом.

– А если его в офисе не будет?

– Будет, – уверенно кивнула старуха, – куда он денется. Ему теперь бояться нечего. Икры купи, водки, осетра там… Вертись как хочешь, а хоть рюмку той водицы он должен выпить. Сам пить не вздумай. А Вилкас тогда твою прописку примет, его по ту сторону узнают да приберут, с шелухой вместе. Понял?

Дыба молча кивнул и заковылял прочь, еще не отошедший от могильного холода. Того, который, казалось, исходил из-под самой земли, из тех ее недр, о которых не пишут в геологических справочниках; упоминания о нем можно найти лишь на форзаце Ветхого Завета и на внутренней стороне древних саркофагов. Того, что остался только где-то в глубине памяти из тех времен, когда человеческий предок сидел у костра и с ужасом вглядывался в густую одушевленную тьму за пределами пещеры.

Дома он долго, до болезненной красноты, драил себя губкой без мыла. Нянечка в приюте ругалась, когда кто-то задерживался в душе; говорила: «Жизнь с себя смоешь». Олег же смывал с себя смерть. Мутную водицу он собрал в трехлитровую банку, взболтал. Из серванта достал бутылку «Абсолюта», безжалостно вылил половину в раковину и заполнил под крышечку водицей из ванны. Еле дождался десяти утра – именно в это время открывался офис гипнотизера – и помчался на рынок.

Закупившись так, будто собирался умасливать самого Ельцина, Дыба припарковал Широкого на подсохшей на солнце площадке и подошел с пакетами к двери офиса. Тот действительно оказался открыт. Толкнув дверь, он обнаружил мышь-секретаршу на прежнем месте. Очередь состояла из пяти человек – какие-то лошки, интеллигенты и один явный наркоман с остекленевшими глазами. В другой момент Олег, может быть, прошел бы мимо, но сейчас смиренно присел на длинную скамью и принялся ждать своей очереди.