Такая его досада взяла на эту кровать, что, поднапрягшись, он дотолкал ее до двери и поставил на попа. Но чертово лежбище никак – ни по диагонали, ни по вертикали – не желало проходить. Коля пробовал и так и этак, но лишь намертво заблокировал выход из комнаты. Разобрать кровать не получилось бы при всем желании: широкие дуги и перекладины были приварены друг к другу намертво.
– Да як же ж ее сюды затащили! – цокал языком Коля, обходя кровать то с одной, то с другой стороны. Та, даже торча из двери вертикально, занимала едва не полкомнаты – было и вовсе непонятно, как она здесь умещалась, а главное, как сюда попала. Задачка похлеще кораблика в бутылке.
От отчаяния парень, наплевав на соседей, даже саданул кувалдой по одному из сварочных швов и тут же об этом пожалел – рука вся завибрировала, словно по ней пропустили ток, который разошелся по телу, неприятно щекоча нервные окончания. Оглушительный звук, вырвавшийся из неповоротливой конструкции, напоминал тоскливый похоронный набат.
Наконец Колю осенило: наверняка дверная коробка была установлена уже после того, как кровать попала в помещение. Примерившись как следует, он принялся вышибать из толстого дерева, прокрашенного в несколько слоев, кусок, мешавший одной из верхних дуг. Дверная коробка казалась каменной – к тому моменту, как в ней появились два подходящих углубления, Коля уже весь взмок, руки дрожали от напряжения.
– Ничего соби зарядочка!
Кровать удалось разместить в углу коридора, заблокировав входную дверь в квартиру. «Если хозяйка, не ровен час, явится – крику не оберешься!» – с неприязнью подумал парень.
Остаток ночи ему все же не спалось, поэтому Коля просидел до рассвета на кухне, листая глупый суеверный календарь. Из-за злосчастной кровати в коридоре позавтракать пришлось вчерашним чебуреком и выдохшимся «Колокольчиком» – забыл закрутить крышечку.
Наскоро умывшись все такой же вонючей и ржавой водицей, он принялся за работу. Радио решил не включать – поповские рассуждения только забивали голову, мешали сосредоточиться, точно назойливое мушиное жужжание.
– Могилы-могилы, тьфу! Хоть бы про шо нормальное поговорили!
Хоть убей, но вчерашнего участка с ободранными обоями Коля обнаружить никак не мог. На него ехидно пялилась половина глазастого «позвоночного столба» – дальше стена заканчивалась углом, откуда начинался новый участок обоев.
– Ну и черт с тобой!
Респиратора не было, пришлось обойтись футболкой. Окатив стену водой из мусорного ведра – три раза, чтоб наверняка, – Коля взялся за перфоратор. Сначала в стене нужно наделать отверстий, равноудаленных друг от друга, – тогда кувалда будет вышибать ровные крупные куски, а не отдельные кирпичи. Старая розетка искранула, принимая в себя вилку устройства. На всякий случай парень отдернул руку – мало ли что.
Дверь он закрыл, чтобы пыль не разлетелась по всей квартире. Раздалось знакомое жужжание старого, проверенного инструмента, комната тут же наполнилась тяжелой взвесью, пахнущей сыростью и вафлями. Но вдруг вгрызшийся было в стену бур ухнул на пару сантиметров внутрь, уперся и замер. Ротор крутился вхолостую, пока всепроникающее жало вяло проворачивалось в дыре.
– Шоб тебя черти драли! – выругался Коля и выключил перфоратор. Вытянув сверло, парень чертыхнулся еще раз: все оно было покрыто толстым слоем намотавшейся бумаги – обои, какая-то пленка, желтые истлевшие газеты.
Перфоратор он из розетки выключил – а то еще коротнет – и обреченно достал из сумки большой крепкий шпатель. Придется для начала все же ободрать этот полуметровый слой мусора, иначе, пожалуй, так можно инструмент испортить.
С наслаждением принялся Коля срывать, сколупывать и отковыривать уродливые телесно-розового цвета обои с оголенной нервной системой. Этот участок стены шел легче, чем вчерашний, – парень еще раз бросил взгляд в тот угол, где он вроде бы уже избавлялся от глазастых цветов. На полу не лежало ни ошметочка.
– Ерунда якая-то! – сказал он специально вслух: звук собственного голоса успокаивал и гнал прочь глупые мысли о бабкином привидении. Дело шло все тяжелее, шпатель то и дело срывался, и Коля больно стукался локтем об угол. Работа не спорилась, куски рвались, и приходилось зацепляться заново, шпатель оказался слишком толстым и не желал пролезать под ветхую, в несколько слоев поклеенную бумагу. С левой половиной стены он провозился добрые часа три.
Наконец, когда розовая дрянь, а следом и желтая, с мотыльками, осела неровными лоскутами на пол вместе с какой-то сетчатой подложкой, глазам его предстал очередной слой, вырвав горестный стон из груди. Все было обклеено газетами. Желтые, осыпающиеся, с почти нечитаемыми буквами, они составляли какой-то безумный криптографический узор.
– Tа вы, блин, издеваетесь!