Из бездны

– Алик, помоги! – прохрипел Багир, цепляясь за чучело росомахи, стоявшее у камина, но рука провалилась насквозь, и он свалился на пол.

– Бага! – взвизгнула Марьям, бросилась к своему парню, но в полуметре от него застыла, побледнев.

– Это просто голо… – Алик осекся.

Длинные бледные руки, словно в фильме ужасов, высунулись из жерла камина, вцепились в Багира; подтянули к себе, распоров решеткой футболку с кривляющимся рэпером – решетка оказалась настоящей. Как и руки.

– Держи! – среагировал Алик, бросился к Багиру, схватил за здоровую ногу, Марьям уцепилась за футболку.

– Не отпускайте! – выл Багир. – Оно меня утягивает!

Действительно, чьи-то бледные грабли тащили упирающегося Багира в отверстие дымохода.

– Больно! – выл тот на одной ноте. Тот самый Багир, которого били по яйцам полиуретановыми трубками, чтобы узнать, кто вывел с интернатовского общака крипту, но он так и не раскололся и не заложил Алика; тот Багир, что вышел против троих чеченов, когда один из них ухватил Марьям за задницу в клубе. Сейчас он представлял собой жалкое зрелище: бледные руки неумолимо втягивали его в проем, скрючивая, сжимая, подгоняя человеческую анатомию под размеры отверстия.

– Не отпус…

Послышался жуткий хруст, весь Багир вдруг сжался, став похож на чиби-фигурку самого себя – маленький торс, короткие ручки и большая непропорциональная голова, – и исчез в отверстии дымохода. Алик и Марьям, лишившись опоры, покатились по полу. Марьям еще держала руки перед собой; в кулаке остался клочок футболки-анимашки. Ткань тоненько визжала: «Моя грязнуля скинни-кинни-кинни…» Алик что-то едва слышно прошептал.

– Что?

– Я говорю, здесь не было никакого камина!

– На хер камин! – Марьям поднялась на ноги, пришла в себя. – Валим!

Оба сорвались с места и побежали по длинному, из ниоткуда возникшему коридору. В панике они не заметили, что другой коридор, из которого явился Багир, исчез.

* * *

Ориентироваться не помогали ни одинаковые чучела, расставленные там и тут, ни узор плитки, который менялся на глазах. Подобно слепцам, Алик и Марьям метались по особняку на ощупь. Переходя из помещения в помещение, они натыкались на фальшивые двери – те на поверку оказывались стенами. А внутри стен – по вентиляции, по коробам для проводов, за декорациями – с жужжанием, словно хищное насекомое, пробиралось нечто кошмарное, неумолимое.

– Сюда! – Алик резко свернул, прошел сквозь стену, будто сам был призраком.

– Ты где?! – завопила Марьям. Из стены выросла рука, втянула ее следом в узкую каморку.

– Не визжи! – зашипел Алик. – Мы в холле, через который пришли.

– В каком холле? Это кладовка для швабр!

– Сейчас – да. Не верь глазам. Щупай стены.

И они принялись обшаривать пространство.

– Есть! – воскликнул Алик. – Хватайся!

Марьям ухватилась за дверную ручку, та оказалась холодной, твердой и успокаивающе-реальной. А еще она не поворачивалась.

– Не открывается!

– Дергай сильнее!

Марьям потянула изо всех сил, даже зажмурилась от напряжения, а когда открыла глаза, не сразу поняла, что свет погас. На потолке вспыхнули два жутких голубых огонька. Послышался звук, какой издает идущий в атаку шершень.

– Врассыпную! – скомандовал Алик, оттолкнул Марьям. Та покатилась по плитке, провалилась сквозь стену и оказалась в очередном безликом помещении. Опять зажегся аварийный свет. Вот уж не думала она, что будет рада снова видеть этот дрожащий полумрак, придававший всему оттенок кошмара. Вдалеке раздалось:

– На лестницу! Беги наверх!

Марьям закрыла глаза, попыталась идти на ощупь.

Лестницу она нашла, когда налетела грудью на перила; удар вышиб воздух. Поднялась по ступеням. Длинный коридор в красном свете напоминал родовые пути. В конце этих путей, маленький и багровый, как эмбрион, стоял…

– Алик!

– Машка!

На потолке закачалась тяжелая люстра из оленьих рогов. От люстры отделилась тень и приземлилась на пол – между Марьям и Аликом.

– Сука! – выдохнул тот.

Нечто выпрямилось, цокнуло каблучками. Костюм с кружевным чепчиком и почерневшим от крови фартуком выдавал в создании горничную. Когда-то эта робогорничная стоила как целый поезд Москва – Питер, с вагонами и пассажирами, но в нынешнем состоянии ее купил бы, пожалуй, разве что аттракцион ужасов. Губы будто пропущены через мясорубку; один глаз лишился склеры и поблескивает голым фотоэлементом, местами содрана кожа, наружу торчат провода и трубки охлаждения. Лицо горничной из белого киберскина жило отдельной жизнью – дергалось, как у приговоренного на электрическом стуле. Со стоном Марьям опознала и источник вездесущего жужжания: им оказался огромный промышленный электронож в руке горничной. Та недолго покрутилась на месте, решая за кем погнаться; потом, видимо, просчитав расстояние, направилась в сторону Марьям.

– Беги! – крикнул Алик, и Марьям побежала. Лестница, как назло, исчезла – или она ее пропустила. В панике она пробежала мимо одной двери, второй и уперлась в тупик.

– Сука…