Из бездны — с Суртсеем

Так вот, о Джулиане: он всегда отличался недюжинной физической силой, а вот сильным характером похвастаться не мог. Мальчишкой он бы справился с любым задирой, при его-то росте, но ему никогда не хватало решимости. Вот почему из него не получилось писателя: сюжеты он выстраивал неплохо, а характеры выходили неживыми. Поскольку у него самого индивидуальность напрочь отсутствовала, он, похоже, мог отражать в своих произведениях лишь собственные слабости. Мы работали в соавторстве: я заполнял деталями сюжетную канву и худо-бедно оживлял его ходульных персонажей. Вплоть до того времени, о котором я пишу, мы недурно зарабатывали и сумели скопить изрядный капиталец. Что сослужило нам добрую службу: в противном случае в период болезни Джулиана, когда я почти не брался за перо, мне оказалось бы куда как непросто содержать и брата, и себя. По счастью (или к прискорбию), позже все заботы о моем брате легли на чужие плечи, но это случилось уже после того, как начались неприятности.

Окончательно Джулиан сдал в мае 1962 года, но первые симптомы проявились 2 февраля того же года — в день Сретения, а это, как я понимаю, дата крайне значимая для любого, кто хоть сколько-то смыслит в оккультизме. В эту самую ночь Джулиану приснился сон про колоссальные базальтовые башни — сочащиеся слизью, покрытые океанской тиной, отделанные бахромой морских мшанок, — неестественные пропорции их фундамента тонули в серо-зеленой жиже, а неевклидовы углы парапетов терялись в водных пространствах неспокойного подводного царства.

В ту пору мы с братом работали над любовным романом из жизни XVIII века, и помню, что легли мы поздно. А еще позже меня разбудили Джулиановы вопли, а затем он заставил меня проснуться окончательно и выслушать истерический рассказ о ночном кошмаре. Он бессвязно бормотал о том, что якобы прячется за этими монолитными, склизкими бастионами. Помню, когда он чуть успокоился, я еще заметил: какой ты, дескать, странный человек — пишешь любовные романы, а читаешь всякие ужасы, а потом еще и во сне их видишь. Но укоры на Джулиана не подействовали, а сон внушил ему такой страх и такое омерзение, что в ту ночь он уже не лег: оставшиеся до рассвета часы он провел за пишущей машинкой в кабинете, включив предварительно свет по всему дому.

Разумно было бы предположить, что после кошмара столь чудовищно-яркого Джулиан, который еженощно часа два просиживал над своим жутким чтивом, наконец-то перестанет забивать себе голову мистикой. Между тем сон имел эффект совершенно обратный: теперь все его изыскания сосредоточились в одном конкретном направлении. Джулиан проникся нездоровым интересом ко всему, имеющему отношение к океанским ужасам: теперь он собирал и жадно прочитывал такие труды, как немецкий «Unter-Zee Kulten», «Обитатели глубин» Гастона ле Фе, «Hydrophinnae» Гэнтли и зловещий «Cthaat Aquadingen» неизвестного немецкого автора. Однако ж больше всего его занимала коллекция фантастики. Из нее-то Джулиан и почерпнул большую часть своих познаний о Мифе Ктулху, и горячо доказывал, что никакой это не миф, и нередко выражал желание взглянуть на оригинал «Некрономикона» безумного араба Абдула Альхазреда, поскольку его собственная копия «Заметок» Фири была практически бесполезна: по словам Джулиана, в ней содержались лишь намеки на то, что Альхазред объяснил в подробностях.

В последующие три месяца работа наша шла из рук вон плохо. Мы не успели сдать в срок очередную книгу и, если бы издатель не был нашим близким другом, понесли бы значительный финансовый ущерб. А все потому, что Джулиана писать уже не тянуло. Он с головой ушел в чтение, на работу времени у него уже не оставалось, да он и сюжеты обсуждать не желал — я к нему даже подступиться не мог. Более того, тот адский сон то и дело повторялся с нарастающей частотностью и яркостью. Каждую ночь Джулиан страдал одним и тем же кошмаром: ему вновь и вновь являлись заиленные видения богомерзких ужасов, подобные которым обнаруживаются лишь в зловещих томах, составлявших его излюбленное чтение. Полно, да страдал ли он? Я вдруг обнаружил, что не в силах ответить на этот вопрос. Ибо по мере того как шли недели, брат становился все более беспокоен и тревожен в течение дня и бурно радовался темнеющим вечерним небесам и постели, в которой ему предстояло метаться в поту, изживая ужасы отвратительных, жутких снов.

За умеренную ежемесячную плату мы снимали скромный домик в Глазго, с двумя отдельными спальнями и общим кабинетом. И хотя теперь Джулиан предвкушал свои сны с нетерпением, они делались все страшнее и страшнее: две-три ночи подряд выдались особенно жуткими, когда, в середине мая, все и случилось. Джулиан все больше интересовался отдельными фрагментами в «Cthaat Aquadingen» и жирно подчеркнул в ней нижеследующий пассаж: