Здесь же, под сводом левого борта, протянулась выгородка кают-компании. В одном ее конце едва умещается холодильник "ЗИЛ", прозванный за могучий рык "малым дизелем"; в противоположном - панель с аптечными шкафчиками. Раскладной стол сделан по ширине человеческого тела и предназначен, таким образом, не только для того, чтобы за ним сидели, но и для того, чтобы на нем лежали. Лежали на нем трижды - три аппендикса вырезал под водой в дальних походах доктор. Может быть, поэтому, а может быть, потому, что столовый мельхиор под операционными светильниками сверкает на белой скатерти зловещей хирургической сталью, за стол кают-компании всегда садишься с легким душевным трепетом.
В положенный час кают-компания превращается в конференц-зал, в лекторий, в чертежную мастерскую, канцелярию, киноклуб, библиотеку и просто в салон для бесед.
Под настилом палубы отсека - трюм: в два яруса стоят там огромные черные баки элементов. В них заключена подводная сила корабля, его ходовая энергия, тепло, свет.
Но в этом же подполье обитает и гремучий дух-разрушитель - водород. Четвертая часть его в воздухе рождает взрывоопасную газовую смесь. Батареи постоянно выделяют водород, и следить за периодической вентиляцией их, как заведено еще со времен первой мировой войны,- недреманная обязанность вахтенного офицера - в море, дежурного по кораблю - в базе.
Центральный пост - средоточие органов управления всех жизненно важных корабельных систем, мозг подводной лодки. Тронное место в центральном посту занимает железное креслице, приваренное к настилу у носовой переборки так, что командир в нем всегда сидит спиной к носу корабля. Оно похоже на подставку для старинного глобуса. Под креслом размещен штурманский агрегат. Если уместиться в тесной чаше сиденья, то в лопатки упрутся, словно стетоскопы, ревунные раструбы машинных телеграфов. Прямо у колен окажется "разножка" боцмана перед манипуляторами рулей глубины и многоярусным "иконостасом" из круглых шкал глубиномеров, аксиомеров, дифферентомеров.
За спиной боцмана - конторка вахтенного офицера с пультом громкой межотсечной связи. У ног "вахтер-цера" сидит обычно на "сейфе живучести"{39} вахтенный механик. Эти четыре человека - "мозжечок" субмарины - размещены купно, как экипаж танка.
Сейчас здесь напряженно - подвсплыли в приповерхностный слой. Слегка покачивает. Из выносного гидроакустического динамика слышно журчание, с каким перископ режет поверхность. Это журчание да бесплотная мягкая сила, налегающая то на спину, то на грудь,- вот, пожалуй, и все, чем планета Земля дает знать о себе. Под водой же обрываются и эти связи с внешним миром. Единственное, что напоминает о береговой, сухопутной жизни,- сила тяжести. За оболочкой прочного корпуса могли бы проноситься звездные миры и проплывать затонувшие города, бушевать смерчи или протуберанцы, но в отсеках все так же ровно светили бы плафоны и так же мерно жужжал репитер гирокомпаса. Но мы-то знаем, что за этой тишиной и бездвижностью. Мы погружены в мир сверхвысоких давлений - такой же опасный, как космический вакуум. Мысль эта неотступна, как и давление океана. Она напрягает душу, чувства, разум так же, как обжатие глубины - прочный корпус.
Быть в центральном посту и не заглянуть в штурманскую рубку очень трудно. Это единственное место на подлодке, где ощущается движение корабля, где своими глазами видно, как пожирается пространство: в окошечках штурманского прибора переползают цифры миль, градусы и секунды пройденных меридианов, параллелей...
Мне нравится бывать здесь еще и потому, что деревянная каморка в железных джунглях центрального поста - с полками, заставленными томами лоций, крохотными шкафчиками, выдвижной лампой и самым широким на лодке столом (чуть больше кухонного для малометражных квартир) - напоминает об уюте оставленного дома. К тому же это самая что ни на есть моряцкая рубка на подводной лодке: карты, секстанты, хронометры, звездный глобус... Тонко отточенные карандаши, резинки, мокнущие в спирте, параллельная линейка из грушевого дерева, острый блеск чертежных инструментов...
За прокладочным столом сегодня младший штурман лейтенант Васильчиков. Широкий, круглолицый, с румяными губами. Смотришь на него, и почему-то сразу представляешь его матушку: дородную, добрую, чадолюбивую. Мне всегда Становится неловко, когда с губ Васильчикова срывается порой крепкое словцо. Как будто его матушка где-то рядом и краем уха все слышит. Ругаться ему органически не идет: он добродушен и начитан. Единственный офицер в кают-компании, у кого ни с кем никаких конфликтов. Тип универсальной психологической совместимости.
"Тип" только что бросался ластиком, привязанным к леске, в лопасти вентилятора - здорово отскакивает! Вахта выпала скучная - карта пустая, ни островов, ни банок, серая цифирь глубинных отметок. До точки поворота еще, ой, как не скоро...