Из блокады (СИ)

Зря он так. Люди везде разные, хоть в Посёлке, хоть в бараках. Я понимаю, почему к этим парням такая неприязнь, но всех без разбора стричь под одну гребёнку не стал бы. Только, если уж совсем откровенно, и сам я к этим ребятам отношусь настороженно. Беспокойства от них куда больше, чем пользы - это я, как мент, говорю. У них свои законы, свои авторитеты, и какое-то своё понимание жизни. От людей всё чаще слышится, что зря, мол, Хозяин с ними церемонится. Не по нраву наша жизнь, пусть проваливают в свой Нерлей, скатертью дорога.

* * *

Когда творились те дела, я пешком под стол ходил, потому мало что запомнил, а из того, что запомнил, мало что понял. Люди говорят разное, кто так расскажет, кто по-другому перевернёт. Истории Рената самые интересные. Он - из ватажных, и о тех делах не понаслышке знает. Слушаешь, распахнув рот, о похождениях лесной братвы, и на себя чужие подвиги примеряешь. Конечно, вранья в этих историях больше, чем правды, как же без этого? Без этого дельная байка не сложится. Сдаётся мне, что на самом деле весёлого там было не так уж много.

Люди говорят, что край у нас особый. То есть, не сейчас он стал каким-то необычным, он и до Катастрофы от других мест отличался. С юга на север через леса протянулась нитка железной дороги. На неё, как бусины, нанизаны посёлки. Почти в каждом таком посёлке раньше находилась колония, а кое-где и не одна. До Катастрофы даже за самую суровую провинность не вешали. Человека на долгие годы закрывали в специальном лагере, и жил он за оградой, примерно, как мы сейчас!

Когда случилась Катастрофа, растерялись: ничего не предвещало, и вдруг... телевизоры, радио, телефоны - всё замолчало. Потом пропало электричество. До больших городов далеко; кто туда подался - обратно не вернулись. Бардак и паника. Одни доказывали, что случилась-таки ядерная война, вторые спорили, что нет - если бы война, тем более, ядерная, было бы не так. Никто не знает, как, но по-другому. Наверняка, это умники со своими умными опытами перемудрили. Не зря же на севере, там, где город Серов, какую уж неделю сверкает. Известно, что именно там находятся самые секретные лаборатории. Доигрались в науку - чтоб им пусто было!

Даже сейчас люди продолжают что-то друг другу доказывать, но без прежнего азарта, скорее, ради спортивного интереса. Что по мне, то я был бы не прочь узнать, что же произошло на самом деле, только ничего от этого не изменится. Мы посреди леса, из которого невозможно выбраться - вот что действительно важно!

Со временем люди приспособились да пообвыкли, а тогда было не до шуток. Сначала жизнь катилась по наезженной колее, а прикатилась к смуте. Продуктов не подвозили, запасы подошли к концу, и стало голодно. Те, кто уходил или уезжал из посёлка на разведку, назад не вернулись. Потом начались бунты; то в одной колонии забузят, то в другой. Лагерникам показалось - раз уж так сложилось, нужно переустроить жизнь по-новому, по справедливости. Где-то охрана, не дождавшись помощи, разбежалась, где-то и убежать не успела. Лес наполнился ватагами. Жили грабежом; поселян обкладывали данью. Только много ли с поселянина возьмёшь? Ему бы самому выжить, а тут ещё и эта напасть.

Терентьев тогда был начальником одной из колоний. Он, в ожидании эвакуации, кое-как организовал охрану заключённых. Прошло немного времени, и стало ясно - про него забыли, а может, некому больше про него помнить.

Терентьев назначил себя главой Первомайска - так назывался Посёлок до катастрофы. Он и сейчас так зовется, только в других селениях людей не осталось, значит, и в названии нет большой нужды, Посёлок, он и есть Посёлок. Так вот: стал Хозяин главой Посёлка. Никто не спорил: других начальников всё равно не осталось, умотали в неизвестном направлении. Первым делом новый глава создал отряд самообороны, вскоре сыскался командир для этой небольшой отчаянной дружины - в посёлок пришёл Клыков со своими парнями. Иногда казалось - всё, нет больше сил. Но сдюжили. Из соседних селений потянулись люди - по окрестностям ползли слухи, что у Терентьева жить спокойнее; хоть какая-то, да защита. Естественно, и ватажники слетались. Эти кружили возле Посёлка в надежде урвать кусок. С теми, кто грабил беженцев, долго не разговаривали. Если попадали они в руки Клыкова, звучало короткое: "в расход гадов!" На том беседа и заканчивалась.

Терентьев освободил большую часть заключённых - что было раньше, не в счёт, пришло время начать с нуля. Но и таких, кто, по удали бандитской, по взглядам и принципам, а, может, и по тупости беспросветной, не хотел иметь дело с новой, "ментовской", властью, хватало. Переубеждать их никто не собирался; если жизнь не убедила, человеческие слова бессильны.

И наступила та самая ночь...

Сработали жёстко. Едва порозовело небо, их выстроили на плацу. Люди Клыкова злы, автоматы целят в неудачников, пулемётчик на вышке ждёт, а руки-то чешутся; перестрелять бы эту шваль к чёртовой матери! Собаки захлёбываются в истерике, вот-вот оборвут поводки. Бойцы готовы; взмахни Терентьев рукой, дай команду, и понесётся...