Из блокады (СИ)

— У вас одно и то же, — подвёл итог чужак. — Вчера воевали, сегодня воюете, и потом будете воевать. Людей осталось мало. Надо жить и плодиться. Надо род возрождать, как делает всё живое, а вы убиваете. Так и будете убивать. Потом останется один человек. Потом он умрёт, и вас больше не будет. Люди — ошибка. Мир это видит.

— Вы тоже люди.

— Мы — другие. Мы останемся. А вы — нет. Приходи к нам и живи. Тебя и твоих друзей мы приютим. Остальных — нет.

— Спасибо и за это, — пробормотал я, и приложился к кувшину. — Но я хотел просить о другом. Мне нужно, чтобы ты меня научил. Понимаешь, мои друзья не могут вернуться в Посёлок. Они в лесу и мне надо защитить их от тварей. Вас твари не трогают, расскажи, как это сделать?

— Это? Это просто. Так можешь и ты. Думай о Мире, как о доме. Думай, что в доме хозяин — ты. Нельзя дом не любить, и нельзя его бояться. Это просто, разве не понимаешь? Если твои люди станут так думать, никто и никогда их не тронет. Даже один, думающий правильно, сумеет защитить других, если те не будут своими мыслями мешать. Понял?

— Не совсем.

— Ладно, расскажи мне, как ты вылечил Партизана? Я учу этому своих мальчиков, а получается не всегда и не у всех. С Лешим, это, с Лешим у них плохо получилось. А ты сам.

— Если б заранее понимал, как будет, не стал бы и пытаться, — честно сказал я. — А когда начал, стало поздно останавливаться.

— Вот и правильно, что решился, — улыбнулся дядя Дима. — Я тоже первый раз когда-то. Думал, что не получится! Ты вылечил Партизана, и не понял, что можешь не только говорить с Миром? Ты можешь управлять Миром — вот сила! Так и защитишь своих друзей. Понял?

— Не совсем. Управлять Миром, это то, что делаешь ты? Это же ты прислал к нам волков?

— Волков не знаю, — дядя Дима забрал у меня кувшин, и сам сделал несколько глотков. — Тебе было плохо, я не хотел, чтобы с тобой случилось плохое, а всё остальное случилось само. Ты думаешь, можно заставить подчиниться животных? Ненадолго можно, но когда отвернёшься, зверь вонзит в тебя когти. А вот ежели Мир поймёт, чего тебе надо, он сам сделает. Только надо стать частью Мира. Другому Мир не поможет.

Я забрал у дяди Димы кувшин, и надолго припал к вину. Получается, вождь сам признал, что лес исполняет его желания. Эх, моя нерешительность, надо было сразу стрелять, потому как сейчас не смогу. Не смогу я и заставить дядю Диму изменить отношение к людям, и к Посёлку, а значит, всё пока останется, как прежде.

В этот раз усилий вообще не понадобилось: я разжевал хмель, подумал в нужном направлении — внутри, будто что-то щёлкнуло, и нарисовалась картинка: огненные брызги, разноцветные сполохи, радужные мерцания и переливы… красота, и жуть неодолимая; надо бы скорее вынырнуть из блистающего водоворота, и не получается; пучина влечёт.

Если спрятаться, свернуться в клубочек и замереть — про меня забудут. Нет! Вцепились и тянут в глубину. Похоже, конец! Спасите! Вдруг — тихий шёпот: «Всёхорошоуспокойсярасслабьсявсёхоро…» Чуть-чуть, совсем немного, отпустило. «Это ты, дядя Дима?» — послал я робкую мысль. «Кто ещё? — зашелестело в ответ. — Иди за мной…» Я зажмурился, и нырнул в радужный водоворот…

Меня пронзили искрящиеся волны. И настал миг, когда показалось — я понял: цветной хаос и не хаос вовсе, а сложная, и почти непознаваемая структура. Теперь я видел не только искорки сознаний, но и то, чем наполнено пространство между этими сознаниями. Я разгадал, как всё это связано. Лесной псевдоразум, он такой сумасбродный… чужой! Он впитывает в себя всё! Будь ты муравей, чья искорка сливается с другими такими же искорками в бесформенное сознание муравейника, или волколак, чей серый ум рыгает страхом и ненавистью. Неважно, кто ты — я тебя вижу. Жизнь кишит, мерцает, перетекает из одного в другое, связывается разноцветными нитями, заплетается и расплетается. Подчиняется сложным и строгим правилам. Если понять эти правила, если разобраться в связях…

На миг показалось, что я понял и разобрался. Если дёрнуть за эту нить, если её порвать, то… Меня подхватило и выбросило на поверхность.

Я лежал ничком в избушке дяди Димы. Старик тяжело и хрипло дышал. Кажется, от него пахло тем, что Партизан называет запахом страха…

— Ты молодец, — будто сквозь вату долетели слова, — но дурак. Да, ты глупый мальчик. Зачем делать, чего не понимаешь?

— О чём ты? — спросил я.

— Хочешь казаться ещё глупее? Или не ты сейчас пытался сломать красоту мира?

— А-а, — вспомнилось, как я хотел разорвать нить. — И что бы случилось?

— Что бы случилось? — переспросил дядя Дима. Кажется, он успокоился, по крайней мере, в прищуренных глазах зажглась ехидная улыбка. — Я откуда знаю! Может, ничего бы и не случилось. А может — случилось бы. Я не стал рисковать, чтобы узнать, и остановил тебя. А ты ещё сильней, чем я думал вначале! Для многих это невозможно, а для тебя это, думаю, только ступенька. Мир — это дом. У него много этажей. Раньше ты был на первом. Сейчас ты был на втором, и чуть не залез на третий. На первом можно понимать, на втором — управлять, а что на третьем я не знаю. Сам не пробовал…

— Почему?