Из блокнота индолога

— Хорошо, пусть будет «Модерн отель».

После дорожной пыли и тряски мне очень хотелось отдохнуть. Завтра с утра меня ждала работа, а сегодня надо было устроиться. Гостиница была действительно новая, еще пахнувшая масляной краской и сырой штукатуркой. Из окна относительно прохладного номера было видно, как солнце собиралось опуститься куда-то за сплошную стену пальм…

За дни, которые я провел в Тричуре, у меня было много интересных встреч с разными людьми, со знакомыми и незнакомыми, но славными и интересными. Но одну из них, не предусмотренную никакими планами, я не забуду никогда. Встреча эта произошла всего за полчаса до отъезда. Меня никто не провожал. Я расплатился за такси и взялся было за ручку чемодана. Но его уже не оказалось рядом, руки того же самого носильщика подхватили чемодан. Лицо юноши сияло. Он проводил меня до зала ожидания, и я, запасшись свежими мадрасскими газетами, решил познакомиться с новостями.

Зал ожидания — всего-навсего небольшая комната с окном, забранным толстыми, вертикально идущими железными прутьями. На стене висело уже давно ненужное, пожелтевшее расписание южноиндийской дороги на 1947 г. Соседство у меня оказалось довольно- шумным — семейство, в котором было семеро мальчишек-погодков. До прихода поезда оставалось минут двадцать.

Не успел я расположиться в кресле и раскрыть газету, как в комнате потемнело. Тогда я взглянул на окно. К его решетке прижималось много смуглых людей. Их натруженные руки крепко держались за прутья. На что смотрели носильщики? Я осмотрелся кругом — тут не было ничего, что. могло бы представлять для них интерес. Как узнать, что же их так заинтересовало? Сделать это оказалось очень трудно — в Индии множество разных языков и диалектов, а я знаю всего лишь два, да и то не те, на которых говорили в Керале.

Потом я понял, что они, оказывается, смотрели на меня. Но почему, почему? Я не понимал. Ведь я не был для них первым европейцем — сюда приезжали и миссионеры, и коммерсанты из Европы.

Это была настоящая немая сцена — они явно стремились к контакту, но мешало незнание языка. Прошло минуты полторы-две, как мы глядели друг на друга во все глаза. Наконец, один из носильщиков с большим напряжением проговорил:

— Товарищ Правда! — и протянул мне руку.

Тут я все понял. Накануне я был гостем редакции «Навашакти», местной партийной газеты. Ее редактор пообещал, что поместит сообщение о нашей беседе. Несмотря на мои возражения, статья все-таки появилась.

Я протянул носильщику руку, и наше рукопожатие было долгим и дружественным. Что уж говорить! Я был искренне взволнован. Ко мне уже тянулись руки других носильщиков, и мне приходилось пожимать их и правой и левой, боясь пропустить чью-нибудь. Они приветствовали меня, широко улыбались и весело смеялись. Встречу смог прервать лишь пронзительный свисток подходящего поезда, и хотя медленно, но все-таки мои «собеседники» разошлись — ведь им надо было зарабатывать на жизнь!

Посадка на проходящие поезда ведется обычно, минут за пять-семь до. отправки поезда, но еще задолго до прихода нужного мне поезда снова появился мой знакомый, да не один, а с двумя приятелями. Один подхватил мой чемодан, другой взял у меня из рук фотоаппарат, третий кинокамеру, и мы вышли на перрон. Мой вагон оказался в голове поезда, и, пока мы шли вдоль перрона, к нам присоединялись другие носильщики; когда я наконец добрался до своего вагона, то вокруг меня собралась толпа носильщиков. Как жаль, что я не знал их языка и не мог сказать им все, что чувствовал.

Я вынул бумажник, но кули, несший чемодан, жестом предупредил, что никакой платы не надо. Мне стало как-то неловко. И снова мы смотрели друг на друга, улыбались, хлопали друг друга по плечу. И снова я пожимал крепкие, жесткие руки. Красные рубахи рдели на солнце. На этой станции за все ее существование были и забастовки, и митинги, и демонстрации, но в тот, уже очень далекий день на станции Тричур состоялась молчаливая, — но какая красноречивая! — манифестация в честь нашей страны, в честь мира и свободы.

Поезд тронулся, и платформа стала медленно уплывать. Я выглянул из окна и долго, махал рукой своим новым друзьям. Я никак не мог оторвать глаз от пламенеющих на. солнце красных рубах, и в ушах у меня долго звучало: «Товарищ Правда».

МУРУГАЯН И МУРУГЕСАН

В Махабалипураме сама природа позаботилась создать ровную поверхность скалы, столь привлекательную для художников. И безвестные художники на этом полотне из камня создали изумительные картины. Среди привычных индийских мифологических и эпических сюжетов на громадном барельефе Махабалипурама. изображен и такой, который можно было бы назвать «Вечер в деревне». На фоне множества фигур художник (а может быть, художники) выделил, продвинул вперед крестьянина, который доит корову. Теленок льнет к ней, а она по-матерински нежно, и ласково, лижет его. Перед вами заурядная деревенская сцена, но в ней поражает то, что создана эта группа веков тринадцать-четырнадцать назад.