Из блокнота в винных пятнах (сборник)

Потом я получил письмо от Маркса, который переехал в Санта-Фе. Он сказал, что оплатит билет на поезд и разместит меня, если я вдруг ненадолго заеду. У них с женой бесквартплатная ситуация с богатым психиатром. Психиатр хотел, чтоб они перевезли туда свой печатный пресс, но тот был слишком велик и ни в какие двери не проходил, поэтому психиатр предложил разломать одну стену, чтобы втащить пресс, а потом снова ее построить. По-моему, это как раз и беспокоило Маркса – что его возлюбленный пресс там эдак запрут. Поэтому Марксу хотелось, чтоб я приехал, посмотрел на этого психиатра и сказал, нормальный он или нет. Толком не знаю, как оно так вышло, но я переписывался с этим богатым психиатром, который к тому же был скверным поэтом, уже сколько-то времени, но никогда с ним не встречался. Кроме того, я переписывался с поэтессой, не очень хорошей, Моной, и не успел опомниться, как психиатр развелся со своей женой, а Мона – со своим мужем и вышла за психиатра, и теперь Мона тоже там, и Маркс со своей женой там, да и бывшая жена психиатра Констанс тоже пока территорию не покинула. А я должен туда ехать и смотреть, всё ли там в порядке. Маркс считал, будто мне что-то известно. Ну так и есть. Я б мог сразу ему сказать, что всё не в порядке, тут не нужно быть мудрецом, чтобы это учуять, но, наверное, Маркс был до того близко, плюс за квартиру платить не нужно, что унюхать этого он не мог. Иисусе Христе. Ну а я не писал ничего. Сочинил несколько неприличных рассказиков для секс-журналов, их у меня приняли. У меня целый каталог неприличных рассказиков, принятых секс-журналами. Поэтому мне настала пора собирать материал для другого неприличного рассказика, и я чувствовал, что в Санта-Фе он меня ждет не дождется. И я сказал Марксу, чтоб высылал деньги телеграфом…

Психиатра звали Полом, если это важно.

Я сидел с Марксом и его женой – Лоррейн – и пил пиво, а тут вошел Пол с хайболлом. Не знаю, откуда он пришел. У него дома по всему склону разбросаны. Там за дверью к северу 4 ванных с 4 ваннами и 4 туалета. Выглядело просто, что из 4 ванных с 4 ваннами и 4 туалетов явился Пол с коктейлем в руке. Маркс нас познакомил. Между Марксом и Полом сквозила безмолвная враждебность, потому что Маркс разрешил каким-то индейцам помыться в одной или нескольких ваннах. Полу индейцы не нравились.

– Слышьте, Пол, – сказал я, посасывая пиво, – скажите мне кой-чего?

– Что?

– Я чокнутый?

– Это вам будет стоить.

– Да ладно. Я и так знаю.

Затем, похоже, из ванных вышла Мона. На руках она держала мальчика от прежнего брака, мальчику года 3 или 4. Оба они плакали. Меня представили Моне и мальчику. Потому они куда-то ушли. Потом и Пол со своим стаканом для коктейлей вроде бы куда-то ушел.

– У Пола дома они проводят поэтические чтения, – сказал Маркс. – Каждое воскресенье. Я видел первое в прошлое. Он их всех выстраивает по одному у себя перед дверью. Потом одного за другим впускает и усаживает, после чего первым делом читает свое. У него по всему дому эти бутылки расставлены, у всех языки наружу, так выпить хочется, а он никому не начисляет. Что ты скажешь про такого сукина сына?

– Ну, значит, – сказал я, – давай не будем слишком спешить. Под всей этой мурой Пол еще может оказаться очень прекрасным человеком.

Маркс воззрился на меня и не ответил. Лоррейн просто расхохоталась. Я вышел, взял себе еще пива, открыл его.

– Нет, нет, понимаешь, – сказал я, – может, дело в его деньгах. Такие деньжищи вызывают эдакий запор; там вся его доброта заперта, наружу выбраться не может, понимаешь? А вот если б он избавился от какой-то части своих денег, ему бы получшело, он бы человечнее стал. Может, и всем бы лучше стало…

– А как же индейцы? – спросила Лоррейн.

– Им тоже дадим.

– Нет, в смысле, я сказала Полу, что и дальше буду их сюда впускать, чтоб они мылись. И гадить тоже могут.

– Конечно, могут.

– Еще мне нравится разговаривать с индейцами. Мне индейцы нравятся. А Пол говорит – не хочет, чтоб они тут бродили.

– Сколько индейцев приходит сюда каждый день мыться?

– О, человек 8 или 9. Их скво тоже приходят.

– А молоденькие скво среди них есть?

– Нет.

– Ну, давай не будем слишком морочиться индейцами…

На следующий вечер пришла Констанс, бывшая. У нее в руке был стакан для коктейлей, и она немного удолбалась. Она по-прежнему жила в одном из домов Пола. Иными словами, у Пола было 2 жены. Может, больше. Она подсела ко мне, и я почувствовал рядом ее ляжку. Ей было года 23, и выглядела она чертовски лучше Моны. Говорила со смешанным франко-германским акцентом.

– Я только что с вечеринки, – сказала она. – Все наскучили мне до смерти. Маленькие как-кашки, туфта, просто выше моих сил!

Затем Констанс повернулась ко мне.

– Хенри Чинаски, вы просто в точности как то, о чем пишете!

– Лапуся, я не настолько плохо пишу!

Она рассмеялась, и я ее поцеловал.

– Вы очень красивая дама, – сообщил я ей. – Вы из тех шикарных сучек, без обладания какими я в могилу сойду. Такой провал между нами, образовательный, общественный, культурный, вся эта параша – вроде возраста. Грустно.