Из чего созданы сны

— У русского, конечно! В самолете!

— Бог ты мой, ну и хреновая история!

— Так, спокойно, — проговорил Пит. — Как все было в бунгало? Как подменили пленки? По порядку. И подробно, пожалуйста.

13

— …В общем, они этому Питу все подробно изложили, а я все слушал — вот откуда информация, — звучал голос Берти у моего уха. Я сидел на диване и слушал его отчет. Монеров, брат Билки и Ирина стояли неподвижно вокруг меня, застыв, словно восковые фигуры мадам Тюссо. Человек, называвший себя Монеровым, улыбался и по-прежнему держал в руке пистолет.

— Ну и? — спросил я. Я уже пару раз прикладывался к бутылке, пока его слушал, и сейчас снова глотнул.

— Я, разумеется, удрал оттуда, с верхотуры. Для начала надо унести ноги из аэропорта. Я тебе звоню из… неважно, откуда. У меня все тот же водитель. Все для меня делает. Сказал, что привезет меня к первому рейсу на Гамбург. Кстати, хочешь посмеяться: шофер не финн. Он норвежец. Норвежский коммунист, он мне сам признался. Твоя очаровательная фройляйн Луиза…

— Кончай, — буркнул я. Норвежец. Норвежский коммунист. В Хельсинки. Помогает Берти. Я заставил себя не думать об этом. — Возвращайся как можно скорее. Все, — произнес я. Трубка едва не выскользнула еще раз из моих рук, такие они были мокрые от пота. Я повесил ее.

— Русские схватили Яна? — прошептала Ирина, следившая за разговором.

— Да, — ответил я. — И подругу, и Михельсена.

Брат Билки громко застонал.

— Как видите… — начал Монеров, но в этот момент дверь распахнулась, и в номер ворвался Жюль Кассен, старший официант. Поверх форменной одежды на нем были надеты пальто и шляпа. На нас он даже не взглянул, все его внимание было обращено только на Монерова.

— Все в порядке, Иосиф, — произнес он. — Самолет благополучно пересек советскую границу. Приземлится через несколько минут. Здесь нам больше нечего делать. Заканчивай.

Монеров передал ему пистолет.

— Я только заберу пару вещей. Сейчас вернусь! — Он выбежал из номера.

Я поднялся и подошел к французу.

— Ну вы и мерзавец, — сказал я. — Проклятый негодяй, вы работаете на русских! Вы обманули меня!

— Неужели уже заметил? Быстро это у тебя, — усмехнулся Жюль Кассен. Он поднял пистолет: — Стоять! Не думай, что я не смогу сделать тебе дырку в животе!

— Вы… вы… — Я все же остановился. — У вас было задание все из меня вытягивать для этой вот штуковины… — Я показал на микрофон в радиоприемнике, из которого все еще звучала нежная музыка. — У вас было задание удерживать меня здесь…

— Умненький мальчик. Поздравляю, — съязвил Жюль.

— А Зеерозе? Человек, который спас вам жизнь? Или это тоже неправда?

— Спас жизнь! — Жюль сплюнул на ковер и грубо выругался по-французски. — Спас жизнь, merde![108] Перестраховка, больше ничего. Зато я вытащил его в сорок пятом из лагеря и дал показания в его пользу! И выбил ему лицензию! А вся моя семья, абсолютно все погибли в этой проклятой войне! Под бомбами или у маки. Или в концлагере! Я ненавижу всех немцев!

— Навечно, да? — спросил я.

— Да, навечно! — сказал он.

— Но почему, Жюль?

— Почему? Ты меня спрашивал, почему я до сих пор официант, в моем возрасте! Почему у меня нет бара, как я мечтал, так?

— Да…

— Alors,[109] тогда я женился на немецкой женщине, понимаешь? Подумал: хватит ненависти. И что она сделала, моя маленькая сладкая немецкая жена? Изменила мне! Обманула! Я для нее слишком старый был. А потом, когда я скопил достаточно денег для бара, она украла у меня все деньги и сбежала с другим… С американцем… Сегодня большие друзья — американцы и немцы! Не мои! — Он метнул на меня быстрый взгляд, его глаза горели. — Все, я уезжаю прочь из этой страны! Никогда, никогда не вернусь! Я счастлив! Счастлив! Понимаешь?

— Понимаю, — вздохнул я.

В номер вошел Монеров с маленьким чемоданчиком. Он тоже был в пальто и шляпе.

— Далеко вы не уйдете, — сказал я ему. — Вас арестуют.

— О нет, — возразил Монеров. — Через пять минут мы так скроемся, что нас уже никто не найдет…

Он взял в руки тяжелый светильник, разбил вдребезги телефон и разнес панель с кнопками вызова официанта, горничных и слуг. Потом помчался в спальню и ванную, и мы услышали, как он там буйствовал. Наконец он вернулся.

Билка бросился ему наперерез. Все то время, что я разговаривал по телефону, он накачивал себя виски, как безумный, и теперь был настолько пьян, что алкоголь буквально лился у него из ушей, он был не в себе. Покачиваясь и еле ворочая языком, он проговорил:

— Мой брат… Что… произойдет теперь… с ним? Я не верю… вам, что вы оставите в живых моего брата, если… господин Роланд… не напишет!

— И не надо верить, — высокомерно бросил Монеров.

— Что… что?

— Теперь, когда Ян Билка в наших руках, господин Роланд может делать, что ему заблагорассудится. Писать, не писать, нам безразлично! Это была всего лишь небольшая мера предосторожности на случай, если не удастся похищение. Оно удалось.

— Значит… вы убьете… Яна?

— Он нам еще нужен. Для получения остальных пленок, тех, что в Нью-Йорке…

— А когда он скажет, где… они? Если и они… будут у вас… что вы… тогда… сделаете с Яном?

— А сами-то вы как думаете? — спросил Монеров.