Из чего созданы сны

— Быстро! Без разговоров! — поддержал меня Берти.

Ничего не понимая, Циллер сделал как мы просили. Но тут же все понял.

— Вон оно что, — пробормотал Циллер.

У Макса кое-что пришло в движение. Еще не слишком, еще далеко не то, что надо, но дохлым это уже не назовешь.

— Пятьсот сверху! — крикнул Берти.

Он стоял позади «Линхоф»-камеры, укрепленной на штативе. Отсюда он должен был снимать стационарной камерой на широкоформатную пленку в кассетах. У Циллера в руках было уже десять сотен. А у Макса уже стояло как приспущенный флаг на фале. Девочки совершенно обалдели и перешептывались между собой:

— Вот бы нам это зажать!

— Такого я еще не видела!

— Виола, глянь-ка какой у него встает!

— Тихо в стойле! — прорычал Берти. — Так, хорошо, хорошо, господин Книппер! Постарайтесь! Не отрывайте взгляда от денег. Сконцентрируйтесь. Так, смотрим на деньги!

— Я и так стараюсь, — простонал Макс. — А у вас нет ище тыщи?

— Отчего же, — сказал Циллер.

— Тогда поднимите на две штуки повыше!

Циллер помахал над головой купюрами на две тысячи.

Максово драгоценное хозяйство взлетело.

— О-о-о! — вылетело у потрясенной рыжухи.

Это было и впрямь импозантное зрелище.

— Так, так… так держать! Вы можете удержать его в таком состоянии, господин Книппер?

— Пока тот господин сможет держать две тыщи марок!

Берти делал снимок за снимком. Любой греческий бог по сравнению с Максом Книппером был полным говном. В студии снова стало тихо. Все были ошеломлены. Берти работал как одержимый. Какой-то ассистент отпустил шуточку в адрес кроткого заведующего художественным отделом, но Циллер стоял не шелохнувшись в ярком луче юпитера, напротив Макса, держа над головой две тысячи марок. Макс сдержал слово. Он не отвлекался и не уклонялся. Когда Берти, наконец, закончил свою работу, раздался гром аплодисментов. Польщенный Макс раскланялся на все четыре стороны. Потом слез с подиума и натянул свои трусы.

— Черт тебя побери, Макс! — сказал я.

— Да, — ответил он. — Что поделаешь, мой Джонни такой строптивый.

Внезапно Берти зевнул.

— Что, устал? — спросил я.

— Как собака. Сегодня рано завалюсь спать и наконец-то как следует высплюсь!

— Ага, — сказал я. — Я тоже.

Мы оба как следует выспались этой ночью. На высоте десять тысяч метров над Атлантикой.

19

До нас еще должна была сесть целая куча самолетов. Мы кружили над аэропортом Кеннеди уже три четверти часа, а диспетчеры спускали нас ярус за ярусом. Я был в Нью-Йорке в третий раз. Берти, по меньшей мере, в сто третий. Он с любовью описывал мне город с его пятью основными районами — Манхэттен, Бронкс, Брунклин, Ричмонд и Квинс. Я смотрел на стройные авеню с их переплетением с поперечными улицами на Манхэттене, на небоскребы и гигантские мосты. В Нью-Йорке светило золотушное солнце, я снова крепко заснул после всех этих безумных ночей.

Мы едва успели на самолет, после того как Херфорд оторвал меня от моей статьи (я печатал как одержимый каждую свободную минуту — мне катастрофически не хватало времени), а Берти от проявки фотографий с Максом. Я говорил по телефону из кабинета — в гостиной как раз объявился обещанный неподражаемый Лео, который демонстрировал Ирине коллекцию платьев, костюмов, верхней одежды и обуви. Врачу я позвонил из телефонной будки еще на обратном пути из фотостудии и сообщил, что моя жена хотела бы пройти очередной осмотр. Это был пароль. Он тотчас же узнал мой голос и сказал, что по горло занят, но может быть, скажем, в полвторого, в обеденный перерыв? Ему надо было осмотреть Ирину, прежде чем делать операцию, и это он стало быть собирался сделать в перерыв. Я сказал «хорошо», поехал домой, остановил «Ламборджини» перед входом и помахал двум полицейским в «мерседесе» на другой стороне улицы. Они помахали мне в ответ. Это была уже третья смена, опять новые лица.

Как только Ирина была готова, мы спустились с ней в лифте до цокольного этажа, выскользнули через сад на другую улицу, где не было никаких полицейских из охраны, прошли немного пешком, а потом я поймал такси. И мы поехали на северо-запад, до той улицы, где у моего знакомого врача была практика. Там я попросил шофера остановиться и расплатился. Последний отрезок мы снова прошли пешком. Главное, никакого риска! В приемной никого не было. Нам открыла жена врача. Она была молода и хороша собой, и когда-то работала у него сестрой. Теперь ассистировала ему при абортах. Он походил на типичного врача из фильмов, только был неимоверно деловой и жадный до денег. За все время поездки Ирина едва ли сказала два-три слова. Она была спокойна и сосредоточенна, когда проходила с врачом в его кабинет. Я остался сидеть в пустой приемной, где пахло пудрой, косметикой и каким-то сладким дезинфектором.

Повсюду лежали журналы, и чтобы не думать о том, как сейчас, в соседнем помещении Ирина лежит на этом кресле и врач ощупывает ее самым мерзким непристойным образом, я взял один из журналов на столике — это оказался «Животный мир и мы» — и начал читать статейку о муравьях.